- Автор темы
- #1
1. Основная информация
- Ф.И.О.: Александр Дакота
- Пол: Мужской
- Дата рождения: 21.09.1980
- Возраст: 43 года
2. Внешние признаки
- Фотография:
- Национальность: Славянин
- Рост: 187 см
- Вес: 94 кг
- Телосложение: Атлетическое, с широкими плечами и развитой мускулатурой, сохранившейся несмотря на возраст и тяготы жизни. Движения резкие, экономные.
- Цвет глаз: Абсолютно черные. Радужная оболочка поглощает свет, из-за чего глаза кажутся бездонными и невыразительными, как у акулы.
- Цвет волос: Густые, черные как смоль волосы, с проседью на висках, которую он не пытается скрывать.
- Татуировки: Плотный блэкворк, покрывающий спину и руки от плеч до кистей.
- Дефекты кожи: Многочисленные шрамы различной глубины и длины, которые местами просвечивают сквозь плотный слой туши. Кожа бледная, почти фарфоровая, как у человека, видевшего мало солнца.
3. Родители
- Отец: Неизвестен. Александр никогда его не видел.
- Мать: Анна Дакота (девичья фамилия неизвестна). Родилась 12.04.1960. Работала на ткацкой фабрике до ее закрытия, после чего перебилась случайными подработками. Погибла от пневмонии, когда Александру было 6 лет. Официальной причиной смерти назвали «осложнение после гриппа», но реальной причиной был смог, влажность и отсутствие денег на лекарства. Александр почти не помнит ее лица, только ощущение теплой, но всегда уставшей руки.
4. Детство
Сознание Александра родилось не от света, а от густого, обволакивающего смога. Он был дитем Окраин — гигантского мегаполиса-трущоб, где небо было грязно-оранжевым от выбросов, а солнце — редким гостем, который не приносил радости, а лишь подсвечивал уродство мира. Воздух был плотным, как бульон, сдобренный гарью, испарениями с химических заводов и запахом пятидесяти миллионов немытых тел, ютящихся в немыслимой тесноте. Плотность населения была настолько запредельной, что личное пространство измерялось сантиметрами, а тишина была самой дорогой и недостижимой роскошью. Его вселенная ограничивалась квадратными метрами перенаселенной хрущевки, которую он делил с другими такими же «невидимками». Сиротство здесь не было трагедией, оно было нормой. Государство в лице вечно пьяного соцработника определило его в государственный интернат, который мало чем отличался от тюрьмы. Здесь не воспитывали — здесь выживали. Еду, какую-то серую кашу или жидкий суп, приходилось отвоевывать. Слабых били. Сильных боялись. Александр быстро усвоил простое правило: боль — это не сигнал к отступлению, это фон жизни. Первый раз его избили за кусок хлеба в семь лет. Он не заплакал, а лишь смотрел на обидчиков своими темными, почти черными глазами, пока те, смущенные его молчаливым взглядом, не отступили. Так он открыл свою первую защиту — нечувствительность. Не физическую, пока еще нет, а душевную. Он научился уходить в себя, в темный, тихий угол собственного сознания, где не было ни боли, ни голода, ни страха. Этот навык психического отчуждения стал фундаментом для его будущего физического состояния. Его мир был серым, коричневым и ржавым. Цвета появлялись лишь в виде неоновых вывесок дешевых баров да ядовито-зеленых луж у сточных коллекторов. Единственной его отдушиной был старый, разваливающийся блошиный рынок, где он иногда подрабатывал, разгружая ящики с контрабандным барахлом. Там он впервые увидел вещь, которая поразила его до глубины души. В груде хлама лежала книга. Точнее, ее обломки. Это был старый, потрепанный томик стихов. Большая часть страниц была вырвана, но одна, залитая чаем и испещренная каракулями, уцелела. На ней было стихотворение о море. Александр, никогда не видевший ничего, кроме бетонных стен и дымящихся труб, читал эти строки снова и снова, пытаясь представить себе бескрайнюю синюю воду, соленый ветер и крики чаек. Этот клочок бумаги стал его самым большим сокровищем. Он спрятал его в тайник в стене своего общежития. Это был его побег, его личный, никем не оспариваемый кусочек красоты в уродливом мире. Именно в тот день, когда он пил тот самый горький кофе, все и случилось. Ему было шестнадцать. Он получил неожиданную плату за работу — несколько бумажных купюр. Вместо того чтобы купить еды, он, движимый внезапным порывом, потратил их на чашку настоящего, молотого кофе в забегаловке для таких же, как он. Он сидел на ржавой скамейке на «пластиковом бульваре» — аллее, где даже деревья были искусственными, — и с отвращением пил горькую жидкость. «Фу, ну и дрянь, — думал он, — нужно было купить кусок мяса». Но он допил его до дна, потому что заплатил за него кровными деньгами, и потому что эта горечь была символом какой-то другой, взрослой жизни, до которой он пытался дотянуться. Вернувшись в барак, он сразу почуял неладное. Его тайник был вскрыт. Клочка бумаги с стихами о море не было. Кто-то из «соседей» нашел его и, вероятно, использовал для самокрутки или просто выбросил. Мир, и без того серый, окончательно лишился последнего цвета. Он не плакал. Он просто сидел на своей койке и смотрел в стену. В тот день он потерял не просто бумажку. Он потерял последнюю иллюзию, последнюю надежду на то, что в мире есть что-то, что не может быть испоганено, сломано или отнято. Это было дороже, чем он сам, потому что это была его хрупкая, единственная связь с чем-то чистым. В тот вечер его глаза, и так темные, словно бы вобрали в себя всю тьму этого мира и погасли окончательно. Это была психологическая почва для той физической метаморфозы, что ждала его впереди.Годы в интернате сформировали его характер не через доброту, а через постоянное противостояние. Один из ключевых эпизодов случился, когда ему было около двенадцати. Старшая группа подростков решила «пропитать» новичков и отобрала у всех еду. Когда дошла очередь до Александра, он не стал сопротивляться, просто отдал свою пайку. Но когда один из обидчиков попытался сорвать с его шеи самодельный амулет — единственную вещь, оставшуюся от матери, — что-то в нем щелкнуло. Молча, без единого крика, он набросился на главаря. Драка была короткой и жестокой. Он не чувствовал ударов, которые сыпались на него со всех сторон. Его целью был один человек. Он бил до тех пор, пока тот не перестал двигаться. Остальные в ужасе отступили. После этого за ним закрепилась слава нелюдимого и опасного психа, но его пайку и амулет больше никто не трогал. Этот день научил его второму важному уроку: демонстративная, точечная жестокость эффективнее любой драки. Это был прообраз его будущего умения концентрироваться на главной угрозе.
В четырнадцать лет Александр уже понимал: знание - это оружие. В интернате была пыльная заброшенная библиотека, куда никто не заходил. Среди романов о коммунистическом подвиге он нашел потрепанный учебник биологии с диаграммами человеческого тела. Это стало его откровением. Ночью, при тусклом свете фонаря, он изучал карты уязвимых точек: солнечное сплетение, печень, пах, горло. Он не просто запоминал - он анализировал. Какие удары выводят из строя мгновенно, какие вызывают длительную боль, какие калечат навсегда. Практика не заставила себя ждать. Когда двое старших воспитанников попытались отобрать у него пайку, он не просто дрался. Он применил знания. Первый удар - ребром ладони в гортань. Не смертельно, но достаточно, чтобы противник захрипел и отступил. Второй - точный удар коленом в бедренный нерв. Результат превзошел ожидания: крупный парень рухнул с криком, не в силах пошевелить ногой. После этого случая его стали обходить стороном. Шептались, что он колдун, знающий "мертвые точки". Александр не разубеждал. Страх был лучшим союзником. Этот самодельный учебник анатомии стал его первой боевой наградой.
В шестнадцать лет Александр открыл для себя еще один язык - язык пространства. Заброшенный заводской цех стал его учебным классом. Он часами изучал, как звук отражается от ржавых металлических поверхностей, как тени ложатся под разными углами, как можно использовать ограниченную видимость в свою пользу. Однажды вечером, возвращаясь с рынка, он столкнулся с группой из пяти парней из соседнего района. Они были старше, вооружены цепями и ножами. Стандартная ситуация для Окраин - отнять заработанное. Но Александр не побежал. Он отступил в знакомый ему лабиринт заброшенных построек. Они, смеясь, последовали за ним, уверенные в своем превосходстве. Что последовало дальше, они потом не могли объяснить даже друг другу. В полумраке разрушенного цеха Александр двигался как призрак. Он появлялся из-за угла, наносил один точный удар - по колену, по локтю, по гортани - и исчезал в темноте. Они бежали на звуки, на крики товарищей, но находили только очередную жертву его безжалостной геометрии. Через десять минут все пятеро лежали в разных частях цеха, не в силах подняться. Александр спокойно собрал их оружие и выбросил в промышленный канализационный сток. Ни одного лишнего движения, ни единого слова. Просто чистая, холодная механика устрашения. С тех пор по району пошли слухи о "Тени заводского района". Его боялись даже те, кто никогда его не видел.
5. Взрослая жизнь
Скитания по социальному дну привели его в единственное место, где готовы были платить за его молчаливость и выносливость — в шахты. Не угольные, а подземные рудники по добыче редкоземельных металлов на глубине в несколько километров под самим мегаполисом. Это был ад, перенесенный в недра земли. Давление, жара, вечная пыль, разъедающая легкие. Здесь мужчины старились в сорок лет и умирали в пятьдесят. Работа была каторжной, но она давала крышу над головой и скудный паек. Именно в шахтах Александр окончательно превратился в тот инструмент выживания, которым был всегда.Первый спуск в шахту стал для него вторым рождением. Лифт, скрипя и покачиваясь, погружался в кромешную тьму. Давление нарастало, закладывало уши. Воздух становился густым, тяжелым, пахнущим пылью, породой и потом миллионов таких же, как он. Когда клеть остановилась, и он вышел в главный тоннель, его охватило не чувство страха, а странное умиротворение. Здесь, на глубине в километр, не было смога, не было назойливого гула мегаполиса, не было людей. Был только гул механизмов, скрежет металла о камень и давящая тишина, которая наступала в их перерывах. Его определили в бригаду к старому шахтеру по имени Степан. Степан был молчаливым, как и он, и в его глазах Александр увидел то же отрешение, ту же привычку к безысходности. Первые дни были адом. Мышцы горели огнем, ладони стирались в кровь о рукоятку отбойного молотка. Но он не жаловался. Он наблюдал. Он видел, как опытные шахтеры по звуку определяют напряжение породы, как экономят движения, как чувствуют приближение опасности. Он учился. И он заметил, что его собственная, выстраданная в детстве нечувствительность к дискомфорту, здесь стала его главной силой. Пока другие к концу смены валились с ног от усталости и боли в спине, он оставался на ногах. Его тело, уже привыкшее к лишениям, адаптировалось к новым пыткам с пугающей скоростью. Однажды, уже через пару месяцев, произошел небольшой обвал в соседнем забое. Никто не пострадал, но проход завалило, и нужно было расчищать завал в авральном режиме. Работали по двенадцать часов без перерыва. К концу смены люди были на грани. Александр же работал с тем же ровным, безэмоциональным упорством, с каким начал. Он не чувствовал ломоты в мышцах, не реагировал на летящую в лицо каменную крошку. Он просто долбил породу. В тот день Степан, глядя на него, покачал головой и хрипло произнес: «Ты не человек. Ты — машина. Из тебя либо выйдет лучший проходчик, либо ты сломаешься, и от тебя мокрого места не останется». Александр ничего не ответил. Он знал, что Степан прав. Он стал машиной. И машины не ломаются. Они останавливаются.
Однажды его напарник, молоденький пацан, полез в неустойчивый забой без страховки. Александр видел это, но не сказал ни слова. Предупреждать — не его дело. Через несколько секунд раздался хруст, и парня завалило. Крики были недолгими. После этого случая другие шахтеры стали смотреть на него с еще большим страхом и неприязнью. Его прозвали «Призраком» — за бледную кожу, черные глаза и ледяное безразличие к смерти, как чужой, так и своей.
Глубина меняла не только тело, но и сознание. На отметке 1200 метров, в полной темноте, наручные часы переставали иметь значение. Существовали только циклы: смена, отдых, снова смена. Это ритм отучал от суеты, от спешки, от эмоциональных реакций. Старый шахтер Семен, работавший под землей тридцать лет, как-то сказал ему: "Здесь, парень, все просто. Либо порода тебя, либо ты породу. Третьего не дано". Эта простая философия стала его кредо. В мире наверху все было точно так же - только порода называлась иначе: система, обстоятельства, враги. Но принцип оставался тем же. Он начал применять шахтерские подходы к жизни на поверхности. Каждую проблему он "взламывал" как твердую породу - находил слабые точки, создавал напряжение, доводил до разрушения. Каждого человека он оценивал по шахтерским меркам - надежность, выносливость, умение не паниковать в критической ситуации. Даже его знаменитый блэкворк имел глубокую связь с шахтерским опытом. Черный цвет - это цвет угля, цвет глубины, цвет вечной темноты, ставшей ему домом. Каждый новый слой туши был как новый пласт породы, скрывающий старые напластования боли и памяти.
Именно в шахтерском баре, после одной из самых тяжелых вахт, он получил свою первую татуировку. Грубый, самодельный аппарат, старая тушь, антисанитария. Он выбрал контур угольного комбайна на предплечье. Это был не декор, а клеймо, отметка о принадлежности к этому аду. Боль от иглы была ничем по сравнению с тем, что он испытывал ежедневно. Это стало началом. С каждой новой неудачей, потерей, предательством, он покрывал свое тело черной тушью. Каждый шрам, каждый след от жизни, который он хотел скрыть, просто заливал черным. Блэкворк стал его броней, метафорической и физической. Он буквально закрашивал свою старую кожу, создавая нового себя — человека, не восприимчивого к внешним воздействиям. Это был медленный, болезненный ритуал самоуничтожения и перерождения.
На глубине 800 метров произошла авария - прорыв подземных вод. Поток ледяной, грязной воды хлынул в штрек, где работала их бригада. Паника. Крики. Люди метались, пытаясь спастись. Александр оставался спокоен. Он помнил инструктаж: при затоплении - к возвышенности. Но путь был отрезан. Вода поднималась с пугающей скоростью. Тогда он сделал то, что другим не пришло бы в голову. Собрав остаток воздуха в легкие, он нырнул в мутный поток, ориентируясь по памяти на схему выработок. Под водой, в полной темноте, он проплыл двадцать метров по затопленному тоннелю. Легкие горели, сердце колотилось. Но его сознание оставалось кристально чистым - только цель, только выживание. Он вынырнул в сухой штрек, ведущий к аварийному выходу. Через час, когда спасатели добрались до остальных, трое шахтеров были уже без сознания от переохлаждения и паники. Александр же сидел на камне, отжимая свою мокрую одежду. Его лицо было бесстрастно. После этого случая даже самые суровые шахтеры смотрели на него с суеверным страхом. Человек, который не боится умереть - это одно. Но человек, который в смертельной опасности сохраняет ледяное спокойствие и действует с математической точностью - это нечто иное.
К тридцати годам у него скопилась некоторая сумма. Деньги в мире Окраин были единственным богом. На них он, совершив самый безрассудный поступок в своей жизни, купил машину. Старый, видавший виды седан, ржавый, как все здесь, но — свой. Это был не просто транспорт. Это был символ свободы, клочок личного пространства, который нельзя было у него отнять. Он залез в долги к местным ростовщикам, но машина того стоила. Он мог уехать. Недалеко, конечно, но прочь из самого пекла, на периферию Окраин, где воздух был чуть менее ядовит. Эта свобода длилась недолго. Спустя месяц он возвращался ночью с вахты, уставший до полусмерти. На залитом неоном и дождем шоссе, на развязке, ведущей в его район, его «свободу» протаранил грузовик. Удар был страшным. Металл скрипел и рвался, стекло осыпалось градом. Александр видел, как рулевая колонка впивается ему в грудь, чувствовал вкус крови во рту. Он видел, как бензин из пробитого бака растекается по асфальту, смешиваясь с дождевой водой и кровью. Водитель грузовика и пассажиры второй машины, попавшей в аварию, погибли на месте. Выжил только он один. Его вытащили спасатели через распоротую дверь. Он провел в коме три недели. Врачи диагностировали тяжелейшую черепно-мозговую травму, множественные переломы и повреждение периферической нервной системы. Когда он очнулся, мир был другим. Вернее, он был тем же, но видеть его Александр стал иначе. Зрение было мутным, а свет резал глаза. Когда бинты сняли, медсестра, глянув на него, ахнула и выронила поднос. В зеркале он увидел то, что осталось. Его глаза, и так темно-карие, стали абсолютно черными. Радужная оболочка изменила пигментацию в результате черепно-мозговой травмы — редкое осложнение, известное как посттравматическая пигментная дистрофия. Они были как два куска обсидиана, бездонные и неотражающие. В них невозможно было увидеть ни эмоций, ни мыслей. Это было последнее преобразование, физическое подтверждение его внутренней сути. Травма нервной системы, полученная в аварии, наложилась на многолетнее привыкание к боли в шахтах. Врачи говорили о синдроме врожденной аналгезии, но это было не совсем так. Его организм не перестал чувствовать боль, он научился ее игнорировать на глубинном, системном уровне. Нервные импульсы просто не доходили до сознания, если не несли угрозы жизни. Повышенный болевой порог стал не просто метафорой, а медицинским фактом.
После больницы и долгой реабилитации он вернулся в шахту, но его тело было уже не то. Он не мог таскать прежние тяжести. Его выгнали. Долги по машине, которая превратилась в груду металлолома, никуда не делись. Чтобы выжить и расплатиться, он устроился вышибалой в один из самых грязных баров Окраин. Здесь его внешность и нечувствительность к боли стали его главным козырем. Ему не нужно было угрожать. На него было достаточно посмотреть. А когда слов было недостаточно, в ход шли кулаки. Он быстро понял, что в уличной драке нет чести и правил. Есть цель — нейтрализовать противника. Он научился использовать окружающую обстановку, подручные предметы, психологическое давление. Часто против него ставили нескольких человек, надеясь задавить числом. Но они не понимали, что имеют дело не с человеком, а с явлением. Он не чувствовал ударов в спину, он не отступал от боли, он просто методично, как машина, выключал одного за другим. Этот многолетний опыт уличных конфликтов, где он постоянно был в меньшинстве, и стал основой для его уникального навыка — умения противостоять нескольким нападающим, что в правилах проекта называется Частичным PG (1x2).
Долги росли. Проценты "Кредиторов Окраин" съедали его зарплату. Стало ясно - обычной работой не расплатиться. Через знакомых шахтеров он вышел на контакт с местным армейским. Нужно было перевезти "специфический" груз через блокпосты. Риск огромный, но плата - годовая зарплата. Встреча состоялась в заброшенном цеху. Двое мужчин в дорогих костюмах, пахнущих дорогим парфюмом. Они с интересом разглядывали его. "Говорят, ты не разговариваешь", - начал первый. "Говорят, тебя не возьмешь болью", - добавил второй. Александр молча кивнул. "Нам нужен водитель. Груз... чувствительный. Попадешься - молчишь. Сдашь нас - умрешь медленно". Он снова кивнул. Его не спросили об условиях, не поинтересовались деталями. Они поняли друг друга с полуслова. Деньги авансом. Маршрут в памяти. Никаких документов. Рейс прошел идеально. На двух блокпостах его останавливали. Он молча показывал документы. Солдаты, заглянув в его черные глаза, поспешно отходили. Груз был доставлен. Этот опыт научил его главному: в определенных кругах его недостатки (молчаливость, отрешенность) становились преимуществами. Его считали "надёжным инструментом". И он не спешил разубеждать их.
После истории с коллекторами "Кредиторы Окраин" решили действовать более жестко. К его каморке подкатили черный внедорожник, из которого вышли трое - явно профессионалы другого уровня. "Слышал, ты наш долг забываешь", - бросил лидер группы, бывший военный с холодными глазами. Александр молча смотрел на них. Он понимал - это точка невозврата. Один из них достал зажигалку и канистру с бензином. "Напоминаем по-взрослому". Они облили дверь его жилища и подожгли. Пламя взметнулось к небу. Но они не ожидали реакции Александра. Вместо того чтобы пытаться тушить огонь или убегать, он шагнул сквозь пламя. Его одежда вспыхнула, но выражение лица не изменилось. Он двигался сквозь огонь как сквозь дождь - медленно, целенаправленно, не обращая внимания на боль, которую уже давно перестал чувствовать. Пока они стояли в оцепенении, он оказался рядом с лидером. Его обгоревшие руки схватили того за горло. "Долг... будет возвращен", - прошипел Александр, его черные глаза отражали пляшущее пламя. - "Но если вы еще раз придете... сожгу вашу контору дотла". Он отпустил полузадушенного бандита. Тот, кашляя, с ужасом смотрел на этого демона, вышедшего из огня без единого признака боли на лице. После этого случая "Кредиторы Окраин" предпочли списать его долг как безнадежный. Некоторые вещи дороже денег.
Когда долги были выплачены, а жизнь в Окраинах окончательно исчерпала себя, он использовал последние сбережения на билет в один контор. Его выбор пал на Лос-Сантос. Говорили, там всегда светит солнце. Для человека, выросшего в вечных сумерках, это звучало как насмешка или как последний вызов.
6. Настоящее время
Лос-Сантос встретил его ослепительным, почти враждебным солнцем и неестественно чистым воздухом, от которого первое время кружилась голова. Этот город был полной противоположностью Окраин, но Александр чувствовал под ярким фасадом ту же гниль, те же страсти и то же стремление выжить любой ценой. Он снял дешевую комнатушку в одном из менее презентабельных районов и начал искать работу. Его резюме было пустым, но его навыки — нет. Он устроился ночным сторожем на склад, где его нелюдимость и внушающая видность были как нельзя кстати. Его черные глаза и сплошные татуировки вызывали любопытство и страх, но он никогда ничего не объяснял. Он стал призраком и в этом городе, бесшумно перемещаясь по ночным улицам, его блэкворк сливаясь с тенями.Первые дни в Лос-Сантосе стали для него шоком обратного действия. Чистый воздух обжигал легкие, привыкшие к ядовитому коктейлю Окраин. Солнечный свет, не фильтрованный метровым слоем смога, казался неестественно ярким, навязчивым, он резал глаза, и без того чувствительные после травмы. Он неделю ходил с головной болью, пока его организм хоть как-то не адаптировался к этой неестественной, по его меркам, чистоте. Он нашел себе пристанище в районе, который местные считали «неблагополучным». Для Александра это было подобие курорта. Относительная тишина, отсутствие вечной давки, хоть какое-то подобие личного пространства. Он снял комнату в старом, обшарпанном доме. Хозяйка, пожилая латиноамериканка, крестилась при виде его татуировок, но деньги брала исправно. Поиск работы оказался проблемой. Его документы были в порядке, но в графе «опыт» значились только «шахтер» и «охранник». Он обошел несколько стройплощадок, но везде требовались говорящие по-английски работники, готовые беспрекословно подчиняться. Его молчаливая, давящая аура скорее отпугивала, чем привлекала. В конце концов, он нашел то, что искал: ночной сторож на заброшенный складской комплекс. Работа была без слов, без людей, в темноте, которая была ему родной. На собеседовании менеджер, нервный мужчина в костюме, с опаской оглядел его с ног до головы, уставился на его черные глаза и спросил: «А вы… справитесь? Здесь бывают… непрохие ребята». Александр медленно кивнул, не удостоив его словом. Этого оказалось достаточно. Его взяли. Теперь его жизнь обрела новый, призрачный ритм. Днем он спал в своей комнате с зашторенными окнами, имитируя вечные сумерки Окраин. Ночью он патрулировал территорию складов, его блэкворк сливался с тенями, а черные глаза видели в темноте лучше, чем любой обычный человек. Он стал частью ночи Лос-Сантоса. Невидимым стражем на границе между ярким, сияющим городом и его темным, настоящим подбрюшьем.
Одна из его первых ночных смен на новом месте показала, что его навыки никуда не делись. Группа мародеров попыталась вскрыть один из боксов. Их было трое. Александр не стал вызывать полицию. Он просто вышел к ним из тени. «Уходите», — сказал он ровным голосом. Один из них, самый крупный, с ножом в руке, рассмеялся и двинулся на него. Александр не стал уворачиваться. Он позволил лезвию распороть ему кожу на предплечье, одновременно нанося точный удар в основание черепа нападавшего. Тот рухнул без сознания. Двое других, видя это, предпочли ретироваться. Александр посмотрел на порез. Кровь текла, но его лицо оставалось бесстрастным. Боль была далеким, почти абстрактным понятием. Он просто перевязал рану бинтом из аптечки и продолжил обход. Это было его обыденностью.
Визитка с номером телефона лежала у него неделю. Он не звонил. Но город сам подкидывал возможности. Однажды вечером, возвращаясь со смены, он стал свидетелем нападения на владельца небольшого оружейного магазина. Трое молодых бандитов пытались "собрать дань". Хозяин, пожилой итальянец, отчаянно сопротивлялся. Александр мог пройти мимо. Но что-то в этой сцене вызвало в нем отголоски прошлого - маленькие хищники, терроризирующие тех, кто слабее. Он вмешался без слов. Движения были отработаны до автоматизма. Три удара - три тела на асфальте. Бандиты даже не поняли, что произошло. Итальянец, дрожа, смотрел на него. "Кто... кто вы?" "Сосед", - коротко бросил Александр и повернулся уходить. "Постойте! Я... я должен вас отблагодарить". На следующий день в его каморку постучали. Итальянец пришел с конвертом и предложением. "Я спрашивал о вас. Говорят, вы умеете решать проблемы. У меня есть... постоянная потребность в таких услугах". Это был его первый официальный контракт в Лос-Сантосе. Небольшой, но стабильный доход за "обеспечение безопасности" района вокруг магазина.
Слухи о "молчаливом призраке со складов" начали распространяться в криминальных кругах. К нему стали обращаться другие бизнесмены, нуждавшиеся в "нестандартных решениях". Однажды к нему пришел представитель местного синдиката. Дело было серьезнее - нужно было "напомнить о договоренностях" одной группе наркодилеров, решивших работать без разрешения. Александр изучил задачу. Шесть человек, вооруженных автоматическим оружием, укрепились в старом особняке на окраине города. Он работал ночью. Без шума, без выстрелов. Используя знания тактики и психологии, полученные в Окраинах, он проник в дом. Каждого он "нейтрализовал" быстро и эффективно - не убивая, но оставляя четкое послание. Утром все шестеро проснулись в разных частях города - связанные, с переломанными конечностями и одним сообщением, нацарапанным на их же стенах: "Уходите". Работа была выполнена чисто. Плата оказалась втрое выше обещанной. Синдикат оценил его стиль. Теперь у него было два лица: днем - молчаливый сторож, ночью - наемник, чье имя никто не знал, но чью работу все боялись.
Он все так же одинок. Он не ищет дружбы, любви или понимания. Его мир ограничен его телом и его волей. Он прошел через ад стали, бетона и плоти, и вышел из него закаленным оружием. Его черные глаза — не просто генетическая аномалия, это шрам на душе, проявившийся физически. Его нечувствительность к боли — это дар и проклятие, плата за выживание. А его умение выстоять против толпы — это не боевое искусство, это холодная, безэмоциональная система уничтожения угрозы. Александр Дакота не живет. Он существует, как существует скала, подверженная ветру и воде. Он ждет. Но чего — не знает даже он сам. Возможно, просто конца, который будет достоин его истории.
7. Итоги биографии
- ((Необычный цвет глаз: Абсолютно черные глаза. Следствие перенесенной тяжелой черепно-мозговой травмы в ДТП и развившейся посттравматической пигментной дистрофии радужки.))
- ((Повышенный болевой порог. Является следствием двух ключевых факторов: многолетнего психологического привыкания к боли и лишениям в детстве и на шахтах, а также физиологического повреждения периферической нервной системы в результате той же аварии, что изменила цвет глаз.))
- ((Частичное PG (1x2). Следствие многолетнего опыта выживания в агрессивной среде Окраин и работы вышибалой, где постоянно приходилось противостоять численно превосходящим противникам. Данный навык является не спортивной дисциплиной, а выработанной системой уличного боя, направленной на максимально эффективную нейтрализацию нескольких угроз.))
sashazhmyzh
