- Автор темы
- #1
Имя : Bolvan Melancholy
Дата рождения: 05.10.2003
Пол: Мужской
IC возраст: 22
Национальность: Американец
⸻
Детство
Я вырос на отдаленной метеостанции в заполярье, где мой отец был геофизиком, а мать – врачом. Суровый край, где полярная ночь сменялась ослепительным летом, стал моей первой лабораторией, местом, в котором я впервые учился замечать тонкие детали природы и ощущать её безжалостную мощь. Здесь каждый день был испытанием и открытием: ледяные ветра, пробивавшиеся сквозь щели в стенах, гул морского льда, треск пучения вечной мерзлоты, и необычайно чистое, обманчиво спокойное небо.Дата рождения: 05.10.2003
Пол: Мужской
IC возраст: 22
Национальность: Американец
⸻
Детство
С детства меня завораживали небо – северные сияния, их призрачные переливы. Они казались проявлением некой гигантской, невидимой физики. Земля здесь хранила историю в вечной мерзлоте, и я мечтал понять её язык.
Вместо игрушек у меня были образцы минералов, карты магнитных аномалий и отцовские приборы: геофоны, сейсмометры, магнитометры. Старый аналоговый магнитометр с его тяжелым корпусом и крестообразной системой крепления чувствительной катушки внутри был моим фаворитом. Я учился с ним обращаться, чувствовать его отклик на невидимые поля.
Шла сильнейшая за последние годы геомагнитная буря. Северное сияние бушевало так ярко, что читать можно было без света. Отец зафиксировал опасные уровни атмосферного электричества и строго-настрого запретил выходить. Воздух трещал от статики, любой металлический предмет мог дать ощутимую искру.
Но меня, тринадцатилетнего, охватил исследовательский азарт. Мне нужно было снять показания магнитометра на открытой точке, в сотне метров от станции, где, как мне казалось, сигнал будет чище. Я решил, что успею быстро. Оделся, но в спешке забыл балаклаву, защищающую лицо, и схватил старый магнитометр – тот самый, с массивным металлическим корпусом и выступающим крестообразным узлом крепления катушки под съемной крышкой.
Температура была под -45°C, ветер, несущий ледяную крупу, бил в лицо как дробью. Дышать было больно. Я добрался до металлической реперной вешки, воткнутой в грунт. Нужно было установить прибор на ровную площадку. Ветер рвал его из рук. В отчаянной попытке зафиксировать его на скользком металле вешки, я, сняв варежку, прижал корпус магнитометра ко лбу, чтобы высвободить обе руки для крепления. Металл, охлажденный до температуры окружающего воздуха, мгновенно приморозил кожу моего лба к себе. Паника. Я дернулся – и сорвал верхние слои кожи, прилипшие к металлу. Дикая, жгуче-ледящая боль пронзила лоб. Кровь мгновенно выступила и начала замерзать.
В этот момент порыв ветра вырвал прибор из моих незащищенных рук. Падая, он ударился о вешку. Стекло экрана разбилось, а внутри был не только катушка, но и старый свинцово-кислотный аккумулятор для автономной работы. Едкий электролит (раствор серной кислоты) брызнул из разбитого корпуса... прямо на окровавленную, обмороженную рану у меня на лбу. Боль стала невыносимой. Я закричал, пошатнулся от шока и боли... и упал лицом вниз. Мое падение пришлось прямо на острый, раздробленный угол металлического корпуса магнитометра.
Была вспышка новой, режущей боли. Острый край пробил кожу на левой щеке, протащился по переносице чудом не задев глаз и разорвал плоть до правой щеки. Я лежал в снегу, обливаясь кровью и кислотой, лицо горело и немело одновременно от холода и химии. Сознание поплыло.
Очнулся в лазарете. Отец, заметив мое отсутствие, нашел меня довольно быстро, но урон был катастрофическим. Лицо было изуродовано.
Химический ожог кислотой, наложившийся на глубокое обморожение III-IV степени в месте приморозки. Форма раны повторяла тот самый крестообразный выступ на корпусе магнитометра – металл вырвал кусок кожи именно этой формы, а кислота выжгла более глубокие слои по его контуру.
Глубокая рваная рана от падения на острый край разбитого корпуса прибора. Она начиналась чуть ниже левого глаза, пересекала переносицу по диагонали оставив на ней глубокий желобок и заканчивалась на правой скуле. Эта рана была загрязнена снегом, осколками и остатками электролита.
Мать боролась за мое лицо как могла. Но сочетание факторов было убийственным: глубокое обморожение, химический ожог, инфицированная рваная рана на лице. Заживление шло мучительно долго, с множественными операциями по очистке и пересадке кожи. Когда раны окончательно закрылись, на лице остались два неотъемлемых следа:
Четкий, впалый крест. Глубокий келоидный рубец от комбинированной травмы. Ткани необратимо повреждены, кровоснабжение нарушено. Кожа тонкая, блестящая, безволосая.
Грубый, неровный шрам. Он начинался на левой щеке, резкой белесой линией пересекал переносицу оставляя на ней заметный рубец-впадинку и заканчивался на правой скуле. Этот шрам был шире, бугристее из-за сложного заживления рваной раны и пересадок. Он стягивал кожу, особенно у переносицы, слегка искажая ее форму.
Убрать эти шрамы было невозможно. Консультации с лучшими специалистами по спутниковой связи дали однозначный ответ:
"Из-за глубины, келоидной природы и нарушенного кровоснабжения любая пластика грозила некрозом, тяжелой деформацией или еще более уродливым рубцеванием. "
Эти два шрама – крест безрассудства и полоса выживания – стали моим пожизненным клеймом и самым суровым учителем. Они ныли на холод, стягивали кожу, напоминали о хрупкости тела. Они убили во мне мальчишескую беспечность, но не жажду познания.
Юность
Мое шестнадцатилетие стало рубежом между обычной жизнью и чем-то невообразимым. Наша удаленная исследовательская станция, затерянная вдали от шума больших городов и благ цивилизации, внезапно оказалась в эпицентре поистине аномального события. Над нами разразилась не просто сильная, а невиданно мощная и разрушительная геомагнитная буря. Но ее ужас мерк перед другим явлением: одновременно с бурей из глубоких, древних тектонических трещин, змеившихся по всей округе, произошел колоссальный выброс неизученного газа. Этот выброс был настолько странным, не вписывающимся ни в какие научные модели, что его просто не отмечали на картах – словно сама природа тщательно скрывала его существование до рокового часа.
В тот роковой день я находился в открытом поле, выполняя свою обычную работу – устанавливал и калибровал высокочувствительные датчики, призванные улавливать малейшие колебания земли и отслеживать капризы погоды. И вдруг мир перевернулся. Небо, еще минуту назад ясное, в мгновение ока затянулось непроницаемо густой, зловещей пеленой туч. Воздух стал тяжелым, насыщенным странным, незнакомым запахом – резким, металлическим, словно сама атмосфера пропиталась расплавленным железом и какими-то неведомыми, чуждыми химическими соединениями. Этот жгучий смрад въедался в кожу, проникал в легкие, отравляя каждую клетку тела. Возникло неоспоримое, животное ощущение – свершилось нечто запредельное, нечто глубоко враждебное и недоброе.
И в этот миг земля восстала. Из ее самых сокровенных недр, прямо из зияющих трещин, вырвалось пульсирующее, пронзительно-фиолетовое сияние. Оно залило все вокруг, окрасив небо в зловещие лиловые тона. Казалось, сама твердь под ногами дышит, колышется в предчувствии невыразимо грозного события. Свет был не просто ярким; он был глубоким, гипнотическим, фосфоресцирующим, мерцая и пульсируя с нездоровой жизненной силой. Это было похоже на древнее, первобытное дыхание планеты, пробудившееся после тысячелетий сна.
Пурпурное сияние само по себе было пугающим зрелищем, но истинный ужас явил себя чуть позже. Прямо в сердце этого сейсмического и светового безумия возник новый, еще более необъяснимый феномен – выброс того самого таинственного газа. Он был необычайно плотным, казалось, вибрирующим на грани материальности, и при этом обладал жутковатой прозрачностью. Газ мерцал, словно иллюзия или туман, готовый рассыпаться на атомы. Он не просто распространялся – он жил, меняя цвет и структуру, растекаясь по воздуху причудливыми, волнующимися формами. То были очертания, напоминающие живых существ, то – полупрозрачные, зыбкие тени, пляшущие в лиловом свете. В тот момент ледяной ужас пронзил меня до костей: я понял, что столкнулся с чем-то предельно опасным, с неизведанной силой. В глубине души я поклялся, что сделаю все, чтобы разгадать эту жуткую тайну, понять, что именно обрушилось на наш мир.
Но мое решение было прервано. Ощущение нарастающего напряжения в воздухе достигло пика. Внезапно меня накрыла волна невыносимой слабости, мир поплыл перед глазами. Головокружение стало таким сильным, что земля ушла из-под ног. Я потерял сознание, погрузившись в хаос темных, бесформенных видений и мучительных иллюзий. Пришел я в себя уже на станции. Ученые, срочно прибывшие на вертолете, аккуратно уложили меня. Но пробуждение было кошмарным. Зрение предательски искажало реальность: все предметы плыли и двоились, их очертания были размыты до неузнаваемости. Весь окружающий мир предстал передо мной в мрачной, угнетающей палитре – кроваво-красные пятна смешивались с глубокими черными провалами. Это было похоже на то, что я смотрю сквозь витраж, собранный из осколков ночного кошмара. Пространство искривлялось и двигалось, создавая невыносимое ощущение полной потери связи с реальностью, словно мой разум стал жертвой тяжелейшего расстройства или попал в ловушку непостижимой аномалии.
Однако самым страшным последствием стали не искажения мира, а мои собственные глаза – они превратились в зловещие зеркала произошедшего кошмара. Белки глаз, некогда белые, и радужные оболочки – все безжалостно почернело, став абсолютно угольными, как будто их заполнила самая густая, непроглядная тьма вселенной. Взгляд, застывший в этих черных глазах, был пугающе пустым и неподвижным. Казалось, сами зрачки поглотила бездна, а за ними скрывается бесконечная, леденящая душу глубина. Врачи, экстренно доставленные к месту происшествия, лишь разводили руками. Они констатировали необратимые изменения в тканях глаза и полную невозможность восстановить утраченное зрение. Феномен назвали "локальным", уникальным случаем, но никто не смог дать вразумительного ответа на главные вопросы: почему пострадали именно мои глаза и что за сила вызвала столь чудовищную и необъяснимую трансформацию?
Со временем зрение частично вернулось, но мир навсегда остался искаженным и погруженным во мрак. Я воспринимал реальность исключительно через призму своих травмированных, изуродованных глаз. Все вокруг виделось в темных, кровавых тонах – будто я навсегда застрял внутри кошмара, смотря на него сквозь завесу из запекшейся крови. Мои черные глаза стали вечным, нестираемым напоминанием о той ужасной, загадочной ночи: о пульсирующем фиолетовом излучении, о живом, мерцающем газе и о бездонной черноте, что теперь смотрела на мир из моих глазниц. Они превратились в живые свидетельства того ночного апокалипсиса, навсегда изменившего меня, разрушившего мое восприятие реальности и оставившего в душе неизгладимый, жгучий отпечаток неразгаданной тайны о том, какие неведомые силы таятся в глубинах земли и небес.
Исходная физическая травма стала лишь первым, поверхностным слоем глубокой катастрофы. Несоизмеримо тяжелее, всепоглощающе, оказались ее невидимые миру последствия – тяжелейший психологический груз и постоянная, изнуряющая физическая боль. Мои глаза... они болели всегда. Это была не острая вспышка, а глухая, неотступная, ноющая боль, которая жила во мне как фон, как навязчивый спутник. Она методично усиливалась, превращаясь в пытку, при любом ярком свете, который резал как нож, при малейшей тревоге или стрессе, подтачивающих нервную систему, и при неизбежном переутомлении, когда ресурсы организма иссякали. Эта нескончаемая физическая агония, сплетаясь в тугой узел с глубокой душевной травмой от пережитого кошмара и оглушающим шоком от собственного, искаженного до неузнаваемости отражения в зеркале, привела к закономерному итогу – тяжелейшей, изматывающей бессоннице и состоянию хронического, всепроникающего стресса. Мой измученный организм отчаянно сигнализировал о внутреннем крушении единственным доступным ему способом: под глазами проступили и застыли глубокие, зловеще-темные, почти черные круги, отливающие густым фиолетовым. Это были не преходящие синяки усталости, знакомые многим – это стали видимые всему миру, неизгладимые клейма постоянного внутреннего смятения, невыносимой боли и систематического, разрушающего недосыпания. Они не исчезали ни на день, став таким же неотъемлемым, роковым атрибутом моего лица, как и сами поврежденные, изменившиеся глаза. Общество реагировало предсказуемо и жестоко: люди отшатывались с неприкрытым ужасом или отвращением, а сверстники, шепчась за спиной, награждали меня эпитетами "проклятого" или "инопланетянина", видя в моем облике нечто чуждое и пугающее. Я окончательно ушел в себя, воздвигнув непроницаемые стены, и единственным спасением, островком смысла в этом хаосе, стали для меня книги. Я погрузился с головой в сложные труды по геофизике, сейсмологии, изучению аномальных природных феноменов, отчаянно стремясь докопаться до сути, найти рациональное объяснение, понять непостижимое – что же на самом деле произошло со мной в тот роковой момент.
Взрослая жизнь
Взрослая жизнь
Моя неотступная, почти маническая потребность постичь истинную природу того рокового события в юности стала главным вектором моей жизни, в конечном итоге приведя меня сначала в стены геологоразведочного института, а затем – в совершенно секретный государственный научно-исследовательский институт. Это учреждение занималось исключительно изучением глубинных геологических и атмосферных аномалий, особенно сосредотачиваясь на таинственных проявлениях в суровых приполярных регионах. Мои уникальные личные переживания, сопряженные с глубокими и зачастую эзотерическими познаниями в области редчайших геофизических феноменов, сделали меня чрезвычайно ценным, хотя и откровенно пугающим для консервативной части коллег, специалистом. Благодаря этому статусу я получил доступ к строго засекреченным архивам данных и уникальным образцам пород, собранным в зонах, аналогичных той, где я некогда пострадал и обрел свои первые физические метки – черные, как смоль, глаза и темные подтеки под ними.
Однако моя одержимость привела к новому, неожиданному повороту. Во время одной из рутинных, как казалось, процедур в лаборатории – работы с образцом керна, доставленного из недр самой сердцевины той самой аномальной зоны (в рамках сверхсекретного проекта "Крипта") – произошла катастрофическая авария. Герметичная капсула, содержащая микроскопическое включение неизученного минерала, обладавшего странными и нестабильными энергетическими характеристиками, внезапно и с силой разгерметизировалась прямо передо мной. В результате я оказался полностью охвачен плотным облаком мельчайшей, невероятно дисперсной пыли этого загадочного минерала.
Воздействие было мгновенным, всепоглощающим и шокирующим по своей интенсивности: невыносимая, сковывающая волю головная боль, полная временная потеря пространственной ориентации, ощущение полного хаоса в восприятии... И, как наиболее видимый и поразительный эффект – радикальное, необратимое изменение цвета моих волос. Уже к следующему утру они приобрели совершенно неестественный, красный оттенок невероятной насыщенности, почти киноварный, словно жидкий металл или раскаленный уголь. Последующие тщательные лабораторные анализы и медицинские обследования подтвердили: минеральная пыль спровоцировала мгновенную и необратимую мутацию пигментации непосредственно в волосяных фолликулах. Так к моим уже существовавшим отличительным чертам – черным глазам и постоянным темным теням под ними – добавилась новая, ярчайшая деталь: пламенеющие, неестественно красные волосы.
Государственная комиссия, расследовавшая инцидент с предельной строгостью, официально классифицировала его как тяжелую производственную травму, полученную при исполнении служебных обязанностей в условиях работы с уникальными и опасными материалами. Моя уникальная квалификация, бесценный опыт прямого взаимодействия с аномалиями и теперь уже неоспоримая физическая связь с предметом исследований привели к беспрецедентному решению. Мне был выдан специальный, пожизненный допуск высочайшего уровня секретности и присвоен особый статус внутри института. Моя внешность, ставшая прямым следствием двух трагических столкновений с непостижимым, теперь воспринималась не как препятствие или изъян, а как... своеобразный знак высочайшего допуска, живое и неопровержимое доказательство моей глубокой, почти симбиотической "особой" связи с самим предметом наших опасных исследований. Я стал ходячим артефактом, воплощением доступа к запретному знанию.
Настоящее время
Сегодня я – ведущий эксперт отдела исследования геофизических и атмосферных аномалий в том самом закрытом НИИ при государственной структуре. Мои черные глаза, вечные темные подтеки и красные волосы – не просто визитная карточка, а прямые следствия моей работы и моей преданности делу. Они служат постоянным напоминанием о цене знания и мощи стихий, с которыми мы имеем дело. Мой статус позволяет мне работать с материалами высочайшего уровня секретности – образцами пород, данными о странных излучениях, записями необъяснимых атмосферных явлений в удаленных уголках планеты.
Я живу уединенно. Близких нет – только коллеги, с которыми нас связывает работа и взаимное уважение, иногда смешанное с опаской. Мои убежища – архивы с данными старых экспедиций и оборудованные в глухих местах полевые лаборатории. Сейчас я сосредоточен на анализе данных о повторяющихся аномальных выбросах в районе, где пострадал в юности. Есть подозрение, что это не случайность, а проявление некой цикличности или... активности.
Моя внешность, когда-то источник страданий и изоляции, теперь в рамках госструктуры стала негласным знаком моей уникальной компетенции и жертвы, принесенной ради науки. Она открывает двери в самые закрытые проекты и заставляет даже высокое начальство прислушиваться к моим выводам. Я научился использовать этот "клеймо" как инструмент, сосредоточившись на главном: понять природу сил, которые изменили меня, и предотвратить новые трагедии или, возможно, использовать эти знания во благо. Каждый день – это шаг в неизведанное, оплаченный чернотой моих глаз, тенями под ними и пламенем моих волос.
Итоги:
Возможность использовать черные залитые глаза в гос. структурах - описано зеленым цветом.
Подтеки вокруг глаз в гос. структурах - описано синим цветом.
Красные волосы в гос. структурах - описано красным цветом. [Цвет волос в игре]
Тату Battle Mark и Thogs Sword в гос. структурах - описано фиолетовым цветом
Пометка S в мед.карте
Последнее редактирование: