- Автор темы
- #1
1. ОСНОВНЫЕ ДАННЫЕ
ФИОСавва Невермор (Savva Nevermore)
Дата рождения: 10.12.1999
Возраст: 25 лет
Пол вашего персонажа
Мужской
Личная фотография Вашего персонажа
Национальность Вашего персонажа
Американец
2. СЕМЕЙНЫЙ АСПЕКТ
Родители Вашего персонажаОтец - Грейсон Невермор
Мать - Лорин Невермор
3. ОБРАЗОВАНИЕ
Образование Вашего персонажаСреднее образование (университет не окончил)
4. ФИЗИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ
Описание внешнего видаТелосложение: Худощавый, высокий (примерно 185 см)
Кожа: Бледная, как будто болезненная
Волосы: Тёмные
Особенности:
Полностью черные глаза (без зрачков и белков)
Вокруг глаз - черные пятна
Глубокие шрамы на правой стороне лица и шее
5. ДЕТСТВО
Савва Невермор родился 10 декабря 1999 года в районе Ранчо, Лос-Сантос - сером, грубом, но живом месте, где никто не ждал от жизни чудес. Район давно был известен бедностью, уличными бандами и полицией, которая туда заглядывала только если всё совсем плохо. В таких условиях дети взрослеют рано, а фантазия становится способом выживания.Семья у Саввы была маленькая, но настоящая. Мать, Лорин, была тихой, доброй женщиной. Она пахла моющим средством и кофе, всегда была уставшей, но как-то умудрялась при этом находить силы на сказки на ночь. Она носила потертые кроссовки и всегда клала Савве руку на голову, когда проходила мимо. Отец, Грейсон, был совсем другим: сдержанный, молчаливый, будто всегда настороженный. Работал охранником на складе, по вечерам читал газеты и смотрел в одну точку. Он не был холодным, просто что-то в нём будто постоянно спало под кожей, и Савва это чувствовал.
Савва рос тихим ребёнком, немного странным. Другие дети гоняли мячи и лазали по заброшкам, а он сидел на ступеньках дома и рисовал - то лицо без глаз, то чернильные пятна, то странные символы, которые сам выдумал. Учителя в школе говорили, что он "не как все", но никто этим особо не интересовался - в таких районах каждый второй "не как все".
Он редко улыбался. У него были большие, темные глаза и привычка молча смотреть на людей, будто насквозь. Иногда он записывал свои сны в старую тетрадку - мать говорила, что сны - это как письма от самого себя, только изнутри. Он верил ей.
А потом всё оборвалось.
В один из обычных осенних дней, когда деревья еще не успели сбросить листья, мать ушла на работу и не вернулась. Ни звонка, ни записки, ничего. Полиция пришла, составила протокол и ушла. Через две недели дело закрыли.
Отец начал умирать изнутри. Сначала он молчал. Потом начал пить. Вскоре его тень стала страшнее, чем его присутствие. Иногда он сидел ночью на кухне в полной тишине и смотрел в стену. Иногда шептал что-то себе под нос, думая, что Савва спит.
Для мальчика мир сломался. Он перестал понимать, как в нём жить. В школе его начали дразнить, звать "проклятым", говорили, что его мама сбежала из-за него. Он перестал разговаривать. Только рисовал. Пятна, глаза, тени.
А потом пришел 2012 год. Савве было 13, когда он нашел отца в гараже. Кровь, осколки, следы ожогов на полу - будто что-то взорвалось. Ему сказали: несчастный случай. Он кивнул, но не поверил. Всё казалось слишком... странным. Тело будто высохло, глаза были открыты. Савва закрыл их сам.
После этого его отправили в городской приют. Место, где дети дерутся за еду, где персонал не смотрит тебе в глаза, а двери в душ не закрываются. Там выживает не самый сильный - а тот, кто умеет прятаться. Савва научился прятаться хорошо.
Он почти не разговаривал, но за ним все наблюдали. Его побаивались. Не потому, что он был опасным, а потому что в нём было что-то... не такое. Взгляд - как у взрослого, который видел слишком много. Молчание - как у человека, у которого отобрали голос.
Именно тогда он начал по-настоящему меняться. Он читал всё, до чего мог дотянуться: про сны, про потустороннее, про людей, которые слышали вещи, которых нет. Он начал записывать не только свои сны, но и чужие фразы, обрывки разговоров, повторяющиеся цифры. В голове у него начал складываться собственный язык, собственный мир. Он стал не просто странным. Он стал наблюдателем. С тех пор он уже не чувствовал себя частью этого мира. Он жил рядом, но не в нём. Он не ненавидел людей - он просто не доверял им. Он знал: однажды всё снова рухнет, и никто не подаст руку. И лучше быть готовым к этому.
6. ЮНОСТЬ
Юность Саввы Невермора нельзя назвать временем расцвета. Если для большинства подростков это период первой влюбленности, вечеринок, открытий и юношеского драйва, то для него - это было продолжение внутренней изоляции и всё более глубокого отдаления от привычного человеческого мира. Он не чувствовал связи с ровесниками. Не искал дружбы. Не вступал в конфликты, не проявлял агрессии, но и не интересовался общением. Он словно жил в параллельной реальности - рядом с ними, но не с ними.После приюта, куда его определили после исчезновения матери и гибели отца, он был незаметен, а именно - непонятен. Никто не мог точно сказать, что он за человек. Он не был открыто опасен или странен, но в его молчании, в его спокойствии и сосредоточенности было что-то тревожное. Он не смеялся, не спорил, не выражал эмоций в привычной форме, но наблюдал. Очень внимательно. Это нервировало других.
В школьные годы Савва не увлекался играми, спортом или компьютерами. Он рано начал читать необычные книги - по философии, нейропсихологии, мифологии, позже его увлекла тема снов, сознания и потустороннего. Его интересовали не предметы, а структура мышления, границы реальности, вещи, которые невозможно потрогать. Уже в 15 лет он завел привычку вести личные дневники: записывал сны, состояния, ощущения, совпадения, которые случались с ним на протяжении дня.
В какой-то момент он начал замечать странности. Люди говорили одинаковые фразы. Случайные события повторялись. Сны подсказывали, кто из окружающих врёт, кто болеет, кто что скрывает. Он не воспринимал это как сверхъестественное - скорее как тонкие сигналы, которые другие игнорируют. Это подталкивало его к идее, что существует второй, невидимый слой реальности, и только немногие могут его ощущать.
Савва почти перестал спать нормально. Часто просыпался в 3–4 часа утра - и оставался сидеть в темноте, глядя в потолок. Он не чувствовал усталости, но чувствовал постоянную напряжённость. В эти часы ему приходили на ум самые странные мысли. Иногда он слышал, как кто-то будто говорит его имя. Иногда казалось, что его кто-то наблюдает. Но страха он не чувствовал - это было ощущение ожидания, предчувствия чего-то большого и неизвестного.
Его внешний облик к юности стал более замкнутым: простая чёрная одежда, худощавое телосложение, резкие черты лица. Его взгляд стал отрешенным, глубоким, будто он смотрит сквозь человека, а не на него. Это пугало одноклассников. Один из них однажды попытался спровоцировать Савву, но тот просто молча посмотрел на него несколько секунд - и парень отошёл, растерянный. После этого его начали обходить стороной.
Он не стремился получить аттестат с отличием. Учился средне, но стабильно. Никто не знал, как он проводит свободное время, кроме библиотекарши, которая часто видела его в углу зала с книгами по символизму и религии. Иногда он рисовал странные знаки и схемы, которые не мог толком объяснить. Всё это казалось бессмысленным, но для него - было частью внутреннего процесса. Он пытался понять, что с ним происходит, и зачем он чувствует себя чужим даже в собственной голове.
Он не мечтал о поступлении в университет или карьерном росте. Он просто хотел понять, почему он такой. Почему иногда слышит голос, которого нет. Почему люди кажутся прозрачными. Почему во сне он видит одно и то же место - мрачное, туманное, с фигурой вдали, стоящей неподвижно и смотрящей на него. Он начал копить личные записи, заметки, строил свою систему знаков и событий, будто пытался разгадать загадку, которую никто другой не замечал.
К 18 годам он окончательно ушёл в себя. Юность закончилась не выпускным, не романом, не путешествием, а тишиной. Он собрал свои немногочисленные вещи и ушёл из приюта. Без слёз, без прощаний, без цели. Просто пошёл. Уверенный в одном: обычная жизнь - не для него. Его ждёт что-то другое. И он должен быть готов, когда оно случится.
7. ВЗРОСЛАЯ ЖИЗНЬ
После ухода из приюта Савва не искал постоянного места. Он скитался по городу, цепляясь за временные подработки - чаще всего такие, где не нужно было общаться с людьми. Грузчик на складе, ночной уборщик в подземных туннелях, сортировщик макулатуры. Работы были грязные, забытые, непрестижные - но в них была тишина. А тишина ему нравилась. Она не требовала объяснений, не пыталась понять.В возрасте двадцати двух он устроился в старый университет Лос-Сантоса - технически на должность ночного обслуживающего персонала, но по сути - он был тем, кого называли "тенью внизу". Убирал подвал, следил за старыми генераторами, выносил мусор с архивных этажей, куда не ступала нога преподавателя уже лет десять. И чем глубже он проникал в это здание, тем больше чувствовал, что именно здесь - что-то ждёт. Что-то знакомое, хотя он никогда этого не видел.
В подземных коридорах был один отсек, отличавшийся от других. Металлическая дверь без ручки, слегка пульсирующий свет над ней, и странное гудение за ней - глухое, будто отдаленный стон. Он не знал, что там. Никто не говорил. Но каждый раз, проходя мимо, его тело реагировало иначе. Сердце замирало, кожа покрывалась мурашками. Казалось, эта дверь "знала" о нём больше, чем сам Савва.
Со временем он заметил: туда периодически заходят люди. Не охрана, не преподаватели. Люди в одинаковых черных костюмах, с гладкими лицами и тяжёлым взглядом. Иногда с ними был пожилой мужчина с тростью - отличался от остальных. Не из-за возраста, а из-за того, как он смотрел. Не оценивая, не изучая, а... словно узнавая.
Савва чувствовал - это место зовёт его. Он начал задерживаться у двери дольше. Прислушивался. Ощущал. У него начались сны, в которых он стоял перед ней - но она была распахнута. За ней - не коридор, а пустота, мерцающая, будто поверхность воды. Он стоял на пороге, знал, что должен войти - но не мог. Ноги не слушались. И в этот момент, каждую ночь, он просыпался. Через месяц - дверь оказалась открытой.
Савва не знал, почему она была распахнута. Возможно, кто-то оставил её случайно, а может - специально. Он не думал. Не колебался. Просто шагнул внутрь, ведомый внутренним жаром, почти на грани озноба. Он чувствовал, что должен быть там.
За дверью оказался круглый зал. Никаких людей. Стены были выложены тёмным камнем, в центре - платформа, на которой висела в воздухе чёрная сфера, похожая на окаменевшую каплю. От неё исходило дрожание. Лёгкая вибрация, которая резонировала с грудной клеткой. Воздух был густым, почти вязким. Казалось, он вошёл не просто в помещение - а в нечто живое.
Савва подошёл ближе. Глаза слегка горели. Под кожей - ощущение, будто кто-то проводит пальцем по внутренней стороне вен. Сердце било в два раза медленнее. Мир становился тихим, как под водой. Он протянул руку. Не из интереса, не из желания. А потому что не мог не сделать этого.
Как только пальцы коснулись поверхности сферы, всё исчезло. Сознание отключилось мгновенно. Не было боли, не было страха - только тьма. Густая, как смола. И в этой тьме он видел... себя. Но иного. Странную, отраженную версию. Он стоял перед собой - такой же, но чёрные глаза, чёрные вены на лице, по коже расползались пятна, будто тушь стекала внутрь. Он не двигался, но казалось, говорит. Без слов. Словно передаёт нечто напрямую в разум. Это не был голос. Это было... знание. Давящее. Искажающее. Оно било в грудь, в мозг, в кости. Он чувствовал, как его разрывает изнутри.
После инцидента Савва очнулся в грязном подвальном помещении технического блока, совершенно дезориентированный. Он не помнил, как вышел из зала, где потерял сознание, и сколько времени провел без сознания. Его тошнило, голова пульсировала, а в глазах стояла мутная пелена. Первым, что он понял - он не может смотреть на свет. Любой яркий источник вызывал боль, почти физическую. Он выбрался наружу через аварийный проход и исчез с кампуса, не сообщив никому.
Следующие недели он провёл на съёмной койке в убогом отеле на южной окраине Лос-Сантоса. Он снял комнату за наличные, избегая вопросов и лишнего внимания. Глаза стали полностью черными - медицински это объяснялось нарушением пигментации и внутренним кровоизлиянием в радужке, по словам офтальмолога, к которому он всё-таки обратился в частной клинике. Врач лишь пожал плечами: "Редкий случай. Возможно, токсическое поражение. Или сильнейший стресс. Я бы посоветовал вам пройти обследование в госпитале, но…", - Савва уже молча поднялся и ушёл.
Он не пошёл в больницу. Он боялся диагноза, боялся попасть в систему, быть зафиксированным. А ещё - он не мог смотреть людям в глаза. Их реакция на его взгляд - смесь ужаса и жалости - сжигала изнутри.
Первые дни он не мог спать. Лицо горело, особенно кожа вокруг глаз. Появились странные темные пятна, похожие на кровоподтеки или посттравматические ожоги - кожа будто потемнела пятнами, но не шелушилась и не болела. Он мазал лицо кремами, покупал аптечные гели от ожогов, прикладывал холодные компрессы. Эффект был минимальным.
Психологически Савва чувствовал себя разрушенным. Он не мог смотреть в зеркало без отвращения. Внутри - пустота, отрешенность. Он не знал, как жить с таким лицом. Даже если медицинская причина была бы обратимой, он уже чувствовал: прежним он не станет.
Он ввёл для себя режим, чтобы не сойти с ума. Каждое утро - холодный душ. Прогулка по пустым районам в ранний час, пока город ещё не ожил. Простейшая еда. Записи в тетради - больше как поток мыслей, чем осознанные дневники. Он пытался сохранить связь с реальностью. Читал, смотрел документальные фильмы, слушал радио, просто чтобы помнить, что мир продолжается - несмотря на то, что он выпал из него.
Через несколько недель он впервые надел маску. Не медицинскую, а простую тканевую - закрывающую нижнюю часть лица. Позже - очки с затемненными линзами. И впервые за долгое время он вышел в магазин. Люди перестали пялиться. Он почувствовал облегчение - пусть и временное.
Савва начал адаптироваться. Он снял небольшую квартиру в районе Индустриального шоссе, ближе к складам, где по ночам не было ни души. Там он обустроил своё укрытие: простая мебель, минимум света, плотные шторы, аптечка, ноутбук, книги. Он отказался от всего лишнего - жил по принципу "достаточно, чтобы не сойти с ума".
Он продолжал прятать своё лицо. Не только из-за реакции людей - но потому что сам не мог с ним смириться. Реабилитация для него была не в восстановлении тела - с ним было всё в порядке. Реабилитация заключалась в попытке сохранить личность, когда отражение в зеркале больше не ассоциируется с тобой.
Почти год Савва жил в тени. Он привык быть невидимым - закрытое лицо, ночные улицы, минимум контактов. Он устроился разнорабочим на склад в порту, смены брал только ночные. Это была тяжёлая, но тихая работа: разгрузка ящиков, сортировка, простые погрузки. Никто не задавал вопросов. Коллеги привыкли, что он "немного странный", но молчаливость и трудолюбие быстро обеспечили ему определённое уважение среди таких же, как он - молчаливых и уставших. Он почти научился принимать себя. Почти. Но жизнь в Лос-Сантосе - особенно в его нижних слоях - не дает покоя даже тем, кто этого не ищет.
Однажды ночью, после смены, он возвращался домой пешком - через промышленный район, как обычно. Всё шло как всегда, пока он не услышал за спиной быстрые шаги. Развернулся - трое. Молодые, худые, но с "голодным" взглядом. Один с ножом. Второй - с монтировкой. Третий - просто злился.
- Эй, маска, - сказал один, подходя ближе. - Ты чё, больной, что ли? Или рожа уродская?
Савва промолчал. Он не боялся их. Он был уставшим. И очень холодным внутри. Он понимал - говорить бессмысленно.
Первый удар прилетел быстро - монтировка по ребрам. Воздух выбило, он упал на колени. Второй замах - в голову. Он закрылся, но почувствовал, как кожа на виске рвётся. Потекла кровь. Удары сыпались без причины, без смысла - просто потому, что они могли.
Он попытался встать, но один из нападавших сорвал с него маску. И тут всё изменилось.
- Что у него с глазами, нахрен?! - выдохнул тот, что держал нож.
- Это чё, болезнь? - отшатнулся другой. - Фу, блин...
Момент замешательства дал Савве шанс. Он резко встал, толкнул одного в грудь, убежал за угол, лавируя по переулкам. Но догоняли.
Он повернул в строительную площадку, споткнулся и упал лицом прямо на арматуру. Острый конец прочертил глубокую дугу от верхней щеки до середины челюсти, с другой стороны - врезался у глаза. Кровь моментально залила лицо. Боль была звенящей, белой, оглушающей.
Он не кричал. Только тяжело дышал, стараясь не терять сознание. Поднялся, прихрамывая, зажал лицо рукавом. Нападавшие отстали - их отпугнул его вид. Или страх. Или вина. Неважно. Он добрался до дома. Сам. Слепо. На ощупь. Квартира стала полем боя. Он не мог вызвать "скорую" - слишком много вопросов. Зашивал себя сам, в ванной, в мутной воде с йодом. Кожа вокруг шрамов запеклась, неровно срослась. Он делал это через боль, через зубы. Без анестезии. Без жалости. Савва почти не спал. Лицо жгло, пульсировало, местами не чувствовалось вовсе. Он обработал раны тем, что было - аптечкой, оставшейся ещё с первой травмы, перекисью, бинтами, грязным полотенцем. Всё это - на фоне холодной квартиры, где свет давно не включался без особой необходимости. Он мылся одной рукой, прикладывая ко льду мокрые салфетки, чтобы сбить жар и остановить воспаление.
На третий день поднялась температура. Тело дрожало. Он лежал на полу, укутавшись в старую куртку, чувствуя, как всё в нём горит. Сны были обрывками - фразы, образы, кровь, отражения в стекле. Иногда он думал: может, не просыпаться? Может, на этом всё?
Но организм упорно держался. Может, инстинкт. Может, упрямство. Он пережил жар, и через пять дней встал на ноги.
Лицо он не трогал. Шрамы уже начали заживать - неровно, грубо, с затвердевшими корками. Он не стал идти в больницу. В голове звучала мысль: "Если выжил сам - дойду и до конца сам".
Савва купил новые бинты, антисептики, взял отпуск на работе, объяснив всё простым: "несчастный случай на стройке". Никто не спрашивал - в таких кругах не принято лезть в личное.
Он заново выстроил режим. Первые две недели - тишина, книги, простая еда и уход за собой. Он научился заваривать ромашку и календулу - прикладывал к глазам и коже. Это помогало снять отек. Он читал всё подряд: о заживлении тканей, о психологии травмы, о том, как организм адаптируется. Знание давало ему хоть иллюзию контроля.
Потом он начал вставать рано. Утренние пробежки - даже с болью. Упражнения. Он как будто заставлял своё тело слушаться, чтобы вернуть себе ощущение силы.
С лицом он не спешил. Первые недели он не смотрел в зеркало. А когда всё же посмотрел - стоял долго. Шрамы были яркими, багровыми, неровными. Один - тянулся от виска через скулу к челюсти. Второй - от подглазья вверх, как царапина на металле. Оба визуально подчеркивали и без того мрачные черты лица.
Он примерил разные маски. Медицинская не закрывала всего. Он перешёл на тканевые балаклавы, позже - на плотную полумаску, чёрную, с вентиляцией. Она закрывала лицо от носа до подбородка. Когда надел её - впервые почувствовал безопасность. Не изоляцию - а контроль. Теперь он мог показываться на людях. Ходить в магазин. Отвечать кассирам. Даже смотреть в глаза - через затемнённые очки. Работа приняла его обратно. Шрамов никто не обсуждал. Он стал ещё более замкнутым, но точным. Перестал пить кофе на перерывах, перестал разговаривать ни с кем, кроме начальника. Зато выполнял работу быстрее всех.
Психологическая реабилитация была куда сложнее. Он каждую ночь просыпался от ощущения, будто его бьют снова. Иногда - от снов, где он падал лицом в стекло, иногда - просто от тишины. Он начал писать в дневник: короткие заметки, мысли, иногда простые слова: "Сегодня держался", "Хочу выйти днём", "Смотрел в зеркало - не испугался".
Месяцы шли. Шрамы перестали быть багровыми - стали бледнее, но не исчезли. Маска - стала частью его образа. Как вторая кожа. Он уже не прятался за ней - он жизнь построил с ней. Он начал привыкать к себе. К новому себе.
Прошло почти два года с того момента, когда жизнь Саввы круто изменилась - с той самой ночи, когда он получил шрамы на лице и потерял привычный взгляд на мир. Сейчас он живет иначе. Не так, как раньше. И в этом есть и сила, и уязвимость одновременно. Его дни построены по четкой схеме: утром - холодный душ, упражнения, легкий завтрак, потом работа на складе. Никаких спонтанных решений, никакого риска. Каждое действие рассчитано, каждое слово - обдумано. Работа простая, физическая и монотонная, но она дает стабильность. Он ценит это больше, чем когда-либо.
Общение - строго по делу. Савва почти не разговаривает с коллегами, редко отвечает на вопросы и избегает личных тем. За глаза его давно называют "Маска". Это прозвище не обижает его - наоборот, оно как будто снимает напряжение. Никому не нужно знать, что скрывается за черной тканью. Это защитный щит, и он научился жить с ним, как с частью себя.
Дома Савва редко снимает маску, но всегда уделяет внимание уходу за лицом. Шрамы стали частью его, и он не пытается их скрыть полностью, скорее - поддерживает кожу, чтобы она не воспалялась. Это его способ контролировать хотя бы что-то в жизни, маленький ритуал, который помогает не потеряться в себе.
Психологически Савва стал намного устойчивее, но в этом равновесии чувствуется хрупкость. Он не доверяет людям, не ищет поддержки и не ждёт спасения. Защитная стена, построенная вокруг души, кажется непроницаемой. Но иногда, в одиночестве, он ловит себя на том, что тоскует по простым вещам - по дружбе, по чувству принадлежности, по возможности просто быть собой, не скрываясь.
Он понял, что прежний Савва - без маски, без шрамов - умер той ночью. И от этого он не жалеет, потому что прежний Савва не смог бы выдержать то, что пришлось пережить. Новый Савва - это человек с шрамами не только на лице, но и в душе, человек, который научился жить с болью и принимать себя целиком. Он больше не ищет оправданий, не пытается понять "почему именно я?". Он просто продолжает идти вперёд, день за днём, без иллюзий, но и без отчаяния. Его надежда - тихая, но настоящая. Надежда, как тусклый фонарь в ночи, который не гаснет и позволяет ему не сбиться с пути.
Савва знает: жизнь сложна, и иногда она ломает людей. Но если ты смог встать и идти дальше - значит, ты уже победитель. И эта мысль дает ему силы продолжать, даже когда кажется, что всё потеряно.
8. НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ
Сегодня Савва живет уединенно, но не полностью оторван от мира. Он арендует небольшую квартиру в одном из менее шумных районов Лос-Сантоса - место, где можно спокойно собраться с мыслями и не бояться лишнего внимания.Каждое утро он по-прежнему начинает с привычного ритуала: холодный душ, растяжка, завтрак. Потом - дорога на работу. Склад, где он трудится, стал для него своеобразным островком стабильности. Он знает, что его ждут простые задачи, и это приносит успокоение. Сложные разговоры и встречи с новыми людьми - давно не его история.
Вокруг Саввы по-прежнему много тишины, но он не чувствует себя одиноким. Он научился ценить моменты спокойствия, чтение книг и прогулки в парке. Иногда он садится у окна, смотрит на улицы города и размышляет о том, как далеко он ушёл от прежнего себя.
Маска - его постоянный спутник и щит, который он не снимает вне дома. Лишь близким (если можно так назвать кого-то сейчас) он позволяет видеть его без неё. Но таких людей почти нет.
Время от времени Савва посещает врача-дерматолога, поддерживает лицо в порядке и следит за здоровьем глаз. Он избегает яркого света и старается не напрягать зрение, ведь полностью чёрные глаза иногда вызывают дискомфорт и напряжение.
Психологически он остается осторожным, порой замкнутым, но внутри чувствуется зрелость и принятие. Он не пытается забыть прошлое, а принимает его как часть себя, из которой родилась новая личность.
Савва не строит грандиозных планов. Его цель - просто идти вперёд, день за днём, не оглядываясь назад и не пытаясь ускорить ход событий. Он знает, что восстановление - это процесс, а не момент.
И хотя жизнь всё ещё полна испытаний, Савва теперь уверен: он сможет справиться с любыми бурями, ведь он уже выстоял в самой сильной из них.
9. ИТОГИ БИОГРАФИИ
1.Ношение чёрный контактных линз2.Ношение макияжа в виде чёрной обводки вокруг глаз
3.Ношение маски
Вложения
Последнее редактирование модератором: