- Автор темы
- #1
1. Основная информация:
Ф.И.О: Ric Rhodes Haver
Пол: Мужской
Возраст: 55 лет
Дата рождения: 19.08.1970
Фото паспорта:
Пол: Мужской
Возраст: 55 лет
Дата рождения: 19.08.1970
Фото паспорта:
2. Внешние признаки:
Национальность: Мексиканец
Рост: 182 см
Цвет волос: Седые, почти белые
Телосложение: Атлетическое, спортивное, несмотря на возраст
Татуировки и особенности: небольшая татуировка на запястье в виде символа
справедливости; множественные шрамы на лице, груди, шее и руках — следы нападения
в колонии, ставшие неотъемлемой частью его внешности
Личное фото персонажа:
Рост: 182 см
Цвет волос: Седые, почти белые
Телосложение: Атлетическое, спортивное, несмотря на возраст
Татуировки и особенности: небольшая татуировка на запястье в виде символа
справедливости; множественные шрамы на лице, груди, шее и руках — следы нападения
в колонии, ставшие неотъемлемой частью его внешности
Личное фото персонажа:
3. Родители:
Отец — Хавьер Роудс, бывший тюремный беглец, позднее работал в автосервисе.Мать — Изабелла Роудс (в девичестве Клинтон), музыкант, играла в духовом оркестре.
4. Детство:
Рик появился на свет в Лос-Сантосе.
С чего же начать эту историю? Пожалуй, с его отца.
Отец Рика, Хавьер Роудс, был осуждён за участие в вооружённом ограблении ювелирного
магазина.
Он не стрелял, но был за рулём - помогал сообщникам скрыться. Когда всё пошло не по
плану, один из них ранил охранника, и Хавьер получил срок как соучастник. Самое
веселое то, что его подельники получили срок гораздо меньше и были выпущены по УДО
за примерное поведение, а Хавьер… тюрьма сделала из некогда человека, который
просто выбрал неправильный путь, матёрого зэка.
В день рождения Рика его отец забыв о своём тёмном прошлом и тюремных ошибках,
стоял в роддоме, переполненный непривычным волнением. Когда он впервые взял на
руки крошечного Рика, его переполнило такое счастье, что все старые тревоги будто
растворились. Держа сына, Хавьер шептал ему обещания: защищать всегда и обеспечить
ему лучшую жизнь. В тот миг он поклялся себе, что отныне ребёнок станет его главным
смыслом.
Мать Рика, Изабелла, с нежностью и лёгкой тревогой наблюдала за ними. Она была
безмерно рада рождению сына, но понимала: Хавьеру предстоит научиться оставлять
прошлое за порогом. Вскоре молодая семья обустроилась в маленькой квартирке
недалеко от центра города.
К трём годам в Рике проснулось неуёмное любопытство к миру. Он обожал разбирать всё,
что попадалось под руку, и мог часами наблюдать, как отец возится с моторами. Хавьер,
видя этот искренний интерес, терпеливо объяснял сыну, как устроены инструменты и
двигатели, понемногу уча его главному: не сдаваться, если что-то не выходит.
Школа в шесть лет далась Рику нелегко. Он стеснялся шумных одноклассников и
большого класса. Но однажды на перемене он увидел, как старшеклассник рассыпал
книги, и, не раздумывая, помог их собрать. Этот маленький смелый поступок заметил
учитель, и он стал для Рика первым шагом к пониманию собственной значимости.
В восемь лет он подружился с Лукасом. Вместе они строили во дворе «секретные штабы»
из старых коробок и всего, что находили. Хавьер иногда украдкой наблюдал за ними с
улыбкой, не в силах сдержать гордости за сына. По правде говоря, иногда по его щеке
даже скатывалась скупая мужская слеза, которую он тщательно скрывал.
К десяти годам проявился спортивный талант Рика - он отлично бегал и проявлял интерес
к борьбе. Отец часто брал его с собой на тренировки, где мальчик учился не только
выносливости, но и дисциплине, терпению и уважению к сопернику.
В двенадцать лет в Рике уже угадывались задатки лидера. Он самоотверженно помогал
младшим на переменах, организовывал для них игры и соревнования во дворе,
потихоньку оттачивая качества, которые позже определит его судьбу. В это время семья
Роудс как никогда старалась быть вместе: совместные ужины, разговоры о будущем и
маленькие вылазки помогали Рику осознать, что такое настоящая близость и
ответственность за тех, кого любишь.
С чего же начать эту историю? Пожалуй, с его отца.
Отец Рика, Хавьер Роудс, был осуждён за участие в вооружённом ограблении ювелирного
магазина.
Он не стрелял, но был за рулём - помогал сообщникам скрыться. Когда всё пошло не по
плану, один из них ранил охранника, и Хавьер получил срок как соучастник. Самое
веселое то, что его подельники получили срок гораздо меньше и были выпущены по УДО
за примерное поведение, а Хавьер… тюрьма сделала из некогда человека, который
просто выбрал неправильный путь, матёрого зэка.
В день рождения Рика его отец забыв о своём тёмном прошлом и тюремных ошибках,
стоял в роддоме, переполненный непривычным волнением. Когда он впервые взял на
руки крошечного Рика, его переполнило такое счастье, что все старые тревоги будто
растворились. Держа сына, Хавьер шептал ему обещания: защищать всегда и обеспечить
ему лучшую жизнь. В тот миг он поклялся себе, что отныне ребёнок станет его главным
смыслом.
Мать Рика, Изабелла, с нежностью и лёгкой тревогой наблюдала за ними. Она была
безмерно рада рождению сына, но понимала: Хавьеру предстоит научиться оставлять
прошлое за порогом. Вскоре молодая семья обустроилась в маленькой квартирке
недалеко от центра города.
К трём годам в Рике проснулось неуёмное любопытство к миру. Он обожал разбирать всё,
что попадалось под руку, и мог часами наблюдать, как отец возится с моторами. Хавьер,
видя этот искренний интерес, терпеливо объяснял сыну, как устроены инструменты и
двигатели, понемногу уча его главному: не сдаваться, если что-то не выходит.
Школа в шесть лет далась Рику нелегко. Он стеснялся шумных одноклассников и
большого класса. Но однажды на перемене он увидел, как старшеклассник рассыпал
книги, и, не раздумывая, помог их собрать. Этот маленький смелый поступок заметил
учитель, и он стал для Рика первым шагом к пониманию собственной значимости.
В восемь лет он подружился с Лукасом. Вместе они строили во дворе «секретные штабы»
из старых коробок и всего, что находили. Хавьер иногда украдкой наблюдал за ними с
улыбкой, не в силах сдержать гордости за сына. По правде говоря, иногда по его щеке
даже скатывалась скупая мужская слеза, которую он тщательно скрывал.
К десяти годам проявился спортивный талант Рика - он отлично бегал и проявлял интерес
к борьбе. Отец часто брал его с собой на тренировки, где мальчик учился не только
выносливости, но и дисциплине, терпению и уважению к сопернику.
В двенадцать лет в Рике уже угадывались задатки лидера. Он самоотверженно помогал
младшим на переменах, организовывал для них игры и соревнования во дворе,
потихоньку оттачивая качества, которые позже определит его судьбу. В это время семья
Роудс как никогда старалась быть вместе: совместные ужины, разговоры о будущем и
маленькие вылазки помогали Рику осознать, что такое настоящая близость и
ответственность за тех, кого любишь.
5. Образование:
Если сказать коротко - Рик никогда не был гением, но у него была удивительная черта:
упрямство. То самое упрямство, которое делает из обычного парня человека с
результатом. В школе Лос-Сантоса он не стремился быть первым, просто хотел понимать,
как всё устроено. Иногда это казалось даже странным: одноклассники зубрили, чтобы
сдать, а он мог зависнуть над задачей по физике просто потому, что ему реально хотелось
разобраться, почему ток идёт именно так, а не иначе.
Математика, физика, химия - вот его стихия. Учителя называли его «тихим
наблюдателем»: всегда слушал, редко спорил, но если уж задавал вопрос - то такой, что
половина класса замирала. Он не стремился быть лидером, но всё равно тянул за собой. В
нём было что-то от отца - тот же взгляд, прищуренный и внимательный, будто человек
постоянно что-то анализирует.
После школы Рик долго думал, куда податься. В его голове крутились два пути: пойти по
технической линии, как отец - машины, двигатели, автомастерская… или выбрать что-то,
где можно защищать людей, стоять на стороне порядка. И, кажется, перевесило второе.
Возможно, сыграла роль та самая татуировка на запястье - символ справедливости,
набитая позже, но смысл заложился именно тогда.
Он поступил в академию подготовки сотрудников федеральных структур. Это был, без
преувеличения, переломный момент. Из уютного школьного мира - прямо в железную
дисциплину, ранние подъёмы, бесконечные строевые, теоретические лекции и
практикумы, где учат не просто думать, а действовать.
Первые недели он ненавидел всё. И эти одинаковые серые стены, и крики инструкторов,
и чувство, будто ты - винтик в машине. Но потом, когда прошёл первый этап отбора, Рик
вдруг понял, зачем всё это. Не чтобы ломать - чтобы закалить. Он стал просыпаться
раньше будильника, подтягиваться на турнике больше нормы, и даже на лекциях ловил
себя на том, что ему интересно.
В академии он учился распознавать ложь, анализировать поведение людей, оценивать
риски. Там же впервые столкнулся с понятием внутренней ответственности - когда никто
не смотрит, а ты всё равно делаешь правильно. Не потому что «надо», а потому что иначе
нельзя.
Любопытно, что опыт отца, Хавьера, в этом сыграл не последнюю роль. Тот никогда не
скрывал своего прошлого и иногда рассказывал истории из тюрьмы. Не ради бахвальства,
а чтобы сын понял, насколько тонкая грань между ошибкой и преступлением. Эти
разговоры научили Рика видеть не только действия, но и мотивы людей. Позже именно
это качество выделило его среди курсантов.
Когда пришло время выпускных экзаменов, он уже был совсем другим человеком.
Спокойным, собранным, с холодным взглядом, в котором читалось не равнодушие, а
контроль. Ему доверяли. Преподаватели говорили: «У него аналитический склад ума и
железные нервы - редкое сочетание». И это правда.
Так Рик окончил академию не просто как выпускник, а как человек, который понял: закон
- это не сухой свод правил, а тонкая материя человеческих поступков.
Именно с этого момента началась его взрослая история - история человека, который
выбрал путь не ради звания, а ради принципа.
упрямство. То самое упрямство, которое делает из обычного парня человека с
результатом. В школе Лос-Сантоса он не стремился быть первым, просто хотел понимать,
как всё устроено. Иногда это казалось даже странным: одноклассники зубрили, чтобы
сдать, а он мог зависнуть над задачей по физике просто потому, что ему реально хотелось
разобраться, почему ток идёт именно так, а не иначе.
Математика, физика, химия - вот его стихия. Учителя называли его «тихим
наблюдателем»: всегда слушал, редко спорил, но если уж задавал вопрос - то такой, что
половина класса замирала. Он не стремился быть лидером, но всё равно тянул за собой. В
нём было что-то от отца - тот же взгляд, прищуренный и внимательный, будто человек
постоянно что-то анализирует.
После школы Рик долго думал, куда податься. В его голове крутились два пути: пойти по
технической линии, как отец - машины, двигатели, автомастерская… или выбрать что-то,
где можно защищать людей, стоять на стороне порядка. И, кажется, перевесило второе.
Возможно, сыграла роль та самая татуировка на запястье - символ справедливости,
набитая позже, но смысл заложился именно тогда.
Он поступил в академию подготовки сотрудников федеральных структур. Это был, без
преувеличения, переломный момент. Из уютного школьного мира - прямо в железную
дисциплину, ранние подъёмы, бесконечные строевые, теоретические лекции и
практикумы, где учат не просто думать, а действовать.
Первые недели он ненавидел всё. И эти одинаковые серые стены, и крики инструкторов,
и чувство, будто ты - винтик в машине. Но потом, когда прошёл первый этап отбора, Рик
вдруг понял, зачем всё это. Не чтобы ломать - чтобы закалить. Он стал просыпаться
раньше будильника, подтягиваться на турнике больше нормы, и даже на лекциях ловил
себя на том, что ему интересно.
В академии он учился распознавать ложь, анализировать поведение людей, оценивать
риски. Там же впервые столкнулся с понятием внутренней ответственности - когда никто
не смотрит, а ты всё равно делаешь правильно. Не потому что «надо», а потому что иначе
нельзя.
Любопытно, что опыт отца, Хавьера, в этом сыграл не последнюю роль. Тот никогда не
скрывал своего прошлого и иногда рассказывал истории из тюрьмы. Не ради бахвальства,
а чтобы сын понял, насколько тонкая грань между ошибкой и преступлением. Эти
разговоры научили Рика видеть не только действия, но и мотивы людей. Позже именно
это качество выделило его среди курсантов.
Когда пришло время выпускных экзаменов, он уже был совсем другим человеком.
Спокойным, собранным, с холодным взглядом, в котором читалось не равнодушие, а
контроль. Ему доверяли. Преподаватели говорили: «У него аналитический склад ума и
железные нервы - редкое сочетание». И это правда.
Так Рик окончил академию не просто как выпускник, а как человек, который понял: закон
- это не сухой свод правил, а тонкая материя человеческих поступков.
Именно с этого момента началась его взрослая история - история человека, который
выбрал путь не ради звания, а ради принципа.
6. Взрослая жизнь:
После выпуска из академии Рик чувствовал себя человеком, который стоит на пороге
чего-то большого. Молодой, вымотанный, но по-хорошему голодный до работы, он
получил первое назначение в САСПЕ - систему тюремного контроля и исполнения
наказаний штата Сан-Андреас.
Первое впечатление было... гнетущим. Не то чтобы он не знал, куда идёт, но одно дело -
лекции и симуляции, другое - реальные тюремные коридоры, запах железа, пота и
усталости. Всё это будто наваливалось на тебя, проверяя на прочность. Рик помнил, как в
первые недели ловил себя на мысли: «Вот теперь ты на той стороне решётки, где порядок
зависит от тебя».
Работа начиналась с низов. Никаких кабинетов и кофе из автомата - только дежурства,
отчёты, бесконечные проверки и ответственность за людей, у которых нет ничего, кроме
времени и злости. Он учился держать равновесие - между человечностью и законом,
между эмпатией и необходимостью быть жёстким. Ведь одно неверное движение, и ты
уже не контролируешь ситуацию.
С годами он прошёл через несколько подразделений, набираясь опыта в каждой новой
роли. От простого сотрудника до старшего инспектора - шаг за шагом, без громких слов и
протекций. Его отличало то, что он никогда не делал выводов сгоряча. Он слушал,
наблюдал, анализировал. Коллеги сначала посмеивались над его педантичностью, мол,
«Рик всё записывает, как профессор». Но потом, когда благодаря его заметкам удалось
раскрыть внутреннее нарушение, отношение изменилось.
Особенно ярко проявился его аналитический склад, когда он попал в отдел внутренней
проверки. Это было не просто повышение - это был вызов. Здесь требовалось не только
понимать систему, но и уметь смотреть в самую её тень. Проверять своих же, задавать
неудобные вопросы, разбирать чужие ошибки, иногда - предательства. Не каждый
способен на такое.
Рик не был тем, кто наслаждается властью. Скорее наоборот - каждая новая должность
добавляла груз ответственности. Он считал, что если ты имеешь право расследовать
других, должен быть кристально чист сам. Поэтому всё, что касалось отчётности,
протоколов, этики - он выполнял до мелочей. И, как ни странно, именно эта
педантичность и привела его к карьерному росту.
Через несколько лет он стал заместителем начальника отдела DI. Теперь в его
подчинении были люди, которые, как и он когда-то, только начинали путь. Он не строил
из себя наставника, но умел объяснять просто и по-человечески. Иногда говорил:
- Хочешь знать, как отличить честного сотрудника от опасного? Посмотри, как он ведёт
себя, когда никто не смотрит.
Он участвовал в нескольких громких делах. Одно из них - расследование коррупционной
схемы внутри тюрьмы, где охранники за деньги передавали заключённым запрещённые
вещи. Тогда Рик, вопреки давлению и угрозам, довёл дело до конца, из-за чего получил
уважение, но и немало врагов. Он не любил об этом говорить, но с того времени стал
осторожнее - и в выборе людей, и в доверии.
Работа в DI изменила его. Он стал ещё более собранным, научился не показывать эмоции,
даже когда внутри всё кипело. Со временем выработался особый взгляд - спокойный, но
цепкий. Тот самый, от которого люди непроизвольно начинают оправдываться, даже если
никто их ни в чём не обвинял.
При всём этом Рик не потерял человеческого. Вне работы он оставался простым - мог
пойти в спортзал, пробежать десяток кругов на стадионе, потом зайти в бар и спокойно
выпить чашку кофе, глядя на город. Он редко говорил о прошлом, но если кто-то
спрашивал, почему выбрал такую службу, он отвечал коротко:
- Потому что кто-то должен следить за теми, кто следит за другими.
И, пожалуй, в этих словах было всё. Его философия, его характер и его причина не
сдаваться даже тогда, когда легче было бы отвернуться.
В один из дней произошло резонансное событие, которое изменило его жизнь и
буквально перевернуло её с ног на голову.
Это было обычное дежурство. Он шёл по знакомому коридору колонии, обычный
рутинный обход - тот самый маршрут, который мог идти в полусне от усталости и
автоматически проверять замки, лица и листы дежурств. Казалось бы, ничего особенного:
серый бетон, лампы, гул вентиляции, где-то вопросы на испанском, где-то чей-то смех,
полудневной шум. Рик знал эти проходы лучше, чем собственный дом; в них - его работа,
его ответственность, его маленькая арена контроля. Он не ожидал подвоха, потому что
давно принял, что большая часть насилия в таких местах - закономерность, которую
можно предвидеть. Но есть вещи, которые не поддаются расчёту - и этот вечер вырвался
из всех его привычных схем.
Ещё за несколько недель до этого в документах всплыл одноимённый номер 354 - имя,
которое он видел мельком и забыл, потому что дел было много. Но судьба любит
возвращать старые имена: этот заключённый 354, Марко «Эль-Пика» Ортега, когда-то
сидел в одной камере с Хавьером Роудсом. Имя отца - слово, которое в тюремной среде
всегда весит по-особому: для одних это знак уважения, для других - повод для старых
счётов. Рик слышал об этом случайно от напарника: «У того, кто был с твоим отцом, - зуб
на всю твою семью. Я слышал, что он этого Марка *кхе-кхе* насильно поимел, пока
отбывал наказание».
Он не придал значения, списал на слухи: в таких местах слухи всегда ходят плотным
слоем. Но Марко оказался тем, кто не забывает и не прощает.
В коридоре всё началось слишком быстро, чтобы включился рациональный план. Рик
прошёл мимо душного окна, проверяя по списку одну из камер, и услышал знакомый звук
- не разговор, а что-то, от чего холод идёт по спине: тихое, но уверенное - шаги,
нехарактерно быстрые. Он обернулся. Марко стоял в тени, лицо его было бледно-
натянутое, глаза горели чем-то, что Рик видел раньше разве что у людей, у которых в
жизни буквально отняли всё. Они встретились взглядом на секунду - и в этом взгляде
было крайне понятное: месть.
Потом - резкий удар, блеск металла, запах крови и ошеломление, будто мир
перевернулся. Марко выхватил заточку и без слов вонзил его в лицо Рика. Это было не
оскорбление, не предупреждение - это было рассчитанное движение: испортить то, что
он так давно мечтал, выместить всю злость и агрессию на всю семью Хавьера.
Марко начал бить изо всей силы одной рукой, а другой рукой колоть и резать лицо
заточкой. В момент он обезумев, вцепился зубами в щеку Рика.
Рик не успел защититься, только успел упасть и пытаться закрыть лицо руками. Коллеги -
как в замедленной киносцене - рванули на звук, кто-то кричал, кто-то бросился к Марко.
Пытаясь оттащить Марко от Рика, в порыве никто и не заметил, что у Рика был оторван
кусок кожи на щеке.
Завязалась суматоха: наручники, крики охраны, остановки сердцебиения в голове.
Кровавая и злобная улыбка Марко всегда останется в памяти Рика.
Марко был схвачен, но в глазах Рика уже светилось не просто боль - там было осознание,
что теперь по его лицу и телу остались многочисленные рны.
Ему оказали первую помощь на месте, и потом - скорым шагом - в больницу. Операция
длилась несколько часов: врачи работали аккуратно, ушивали несколько глубоких
разрезов, восстанавливали ткани, насколько это было возможно. Его лицо требовало
множества швов - не театральной эстетики, а прагматичного соединения того, что было
разорвано. Он слышал фразы врачей, видел блики операционного света и в какой-то
момент понял, что всё это не просто про плоть: это про то, как одна случайная минута
может переписать представление о себе. Отец был рядом, как мог - Хавьер пришёл тихо, с
горящими глазами, и Рик уловил в нём не просто вину, а ту самую сожаление-мощь,
которую нельзя вернуть словами. Они молча держали друг друга за руки, и в этой тишине
проглядывала вся семейная история: прошлое, которое возвращается обратно, чтобы
коснуться будущего.
Шрамы зажили; швы сняли, но на лице остались рубцы - рельефные линии, которые
невозможно было скрыть ничем, разве что шрамотерапией и макияжем, но Рик не стал
прятать их. Он чувствовал, как каждая складка на коже стала частью его истории, частью
ответа на те, кто видел в нём только должность. Рубцы работали как зеркало: когда он
смотрел в окно поезда или в витрину кафе, он видел не только физическое, но и то, что
изменилось внутри. Они напоминали о том, что даже самый прочный человек уязвим, и
что прошлое отца может полететь, как осколки, и ранить тех, кто пытался начать сначала.
Психологически всё было сложнее. Ночь за ночью он просыпался с приливом адреналина,
ощущая, будто кто-то снова стоит в коридоре. Иногда он ловил себя на иррациональной
злости: не на Марко, не столько, сколько на Хавьере - за то, что прошлое тянет за собой
щупальцы. Но потом приходило понимание: месть порождает месть, и если он хотел
прервать цикл, то должен был выбрать другое действие. Это не значило пробачить - нет,
прощение было не на повестке дня - но означало держать контроль. Он стал ещё
внимательнее к людям, к их историям, к их обиду и страхам. Появилось больше терпения
- но и больше твёрдости.
Шрамы остались, и с ними - новая черта в образе Рика. Люди, видя его теперь, по-другому
воспринимали его подходы: уже не только как строгого начальника, но и как человека,
пережившего удар системы на своей шкуре. Это добавило веса его словам в DI, когда он
вытаскивал на свет те случаи, которые раньше обходили вниманием. Иногда, глядя в
зеркало, он улыбался криво и думал: «Ну и пусть - теперь я ношу свою историю не в
тайнике, а на виду». Эти линии на коже были напоминанием и предупреждением
одновременно: прошлое не исчезает по воле, но его можно использовать, чтобы не
повторять ошибок.
Иногда он пытался спрятать их за маской, делая вид, что болеет гриппом, но его глаза
выдавали фальшь. Люди смотрели на него и видели лишь спокойное лицо с закрытым
выражением, но те, кто умел читать глаза, понимали: за этим спокойствием скрыта
история, которую лучше не трогать. Рик сам это понимал — маска не делает шрамы
исчезнувшими.
Иногда, в одиночестве, он снимал маску и смотрел на себя в зеркало. Шрамы на лице,
шее, руках и груди — словно карта битв, через которые он прошёл. Он не испытывал
жалости к себе; скорее, это было ощущение силы и опыта. Каждый рубец напоминал о
том, как тонка грань между жизнью и опасностью, о цене доверия и о том, что прошлое
не отпускает, пока сам не научишься с ним жить.
чего-то большого. Молодой, вымотанный, но по-хорошему голодный до работы, он
получил первое назначение в САСПЕ - систему тюремного контроля и исполнения
наказаний штата Сан-Андреас.
Первое впечатление было... гнетущим. Не то чтобы он не знал, куда идёт, но одно дело -
лекции и симуляции, другое - реальные тюремные коридоры, запах железа, пота и
усталости. Всё это будто наваливалось на тебя, проверяя на прочность. Рик помнил, как в
первые недели ловил себя на мысли: «Вот теперь ты на той стороне решётки, где порядок
зависит от тебя».
Работа начиналась с низов. Никаких кабинетов и кофе из автомата - только дежурства,
отчёты, бесконечные проверки и ответственность за людей, у которых нет ничего, кроме
времени и злости. Он учился держать равновесие - между человечностью и законом,
между эмпатией и необходимостью быть жёстким. Ведь одно неверное движение, и ты
уже не контролируешь ситуацию.
С годами он прошёл через несколько подразделений, набираясь опыта в каждой новой
роли. От простого сотрудника до старшего инспектора - шаг за шагом, без громких слов и
протекций. Его отличало то, что он никогда не делал выводов сгоряча. Он слушал,
наблюдал, анализировал. Коллеги сначала посмеивались над его педантичностью, мол,
«Рик всё записывает, как профессор». Но потом, когда благодаря его заметкам удалось
раскрыть внутреннее нарушение, отношение изменилось.
Особенно ярко проявился его аналитический склад, когда он попал в отдел внутренней
проверки. Это было не просто повышение - это был вызов. Здесь требовалось не только
понимать систему, но и уметь смотреть в самую её тень. Проверять своих же, задавать
неудобные вопросы, разбирать чужие ошибки, иногда - предательства. Не каждый
способен на такое.
Рик не был тем, кто наслаждается властью. Скорее наоборот - каждая новая должность
добавляла груз ответственности. Он считал, что если ты имеешь право расследовать
других, должен быть кристально чист сам. Поэтому всё, что касалось отчётности,
протоколов, этики - он выполнял до мелочей. И, как ни странно, именно эта
педантичность и привела его к карьерному росту.
Через несколько лет он стал заместителем начальника отдела DI. Теперь в его
подчинении были люди, которые, как и он когда-то, только начинали путь. Он не строил
из себя наставника, но умел объяснять просто и по-человечески. Иногда говорил:
- Хочешь знать, как отличить честного сотрудника от опасного? Посмотри, как он ведёт
себя, когда никто не смотрит.
Он участвовал в нескольких громких делах. Одно из них - расследование коррупционной
схемы внутри тюрьмы, где охранники за деньги передавали заключённым запрещённые
вещи. Тогда Рик, вопреки давлению и угрозам, довёл дело до конца, из-за чего получил
уважение, но и немало врагов. Он не любил об этом говорить, но с того времени стал
осторожнее - и в выборе людей, и в доверии.
Работа в DI изменила его. Он стал ещё более собранным, научился не показывать эмоции,
даже когда внутри всё кипело. Со временем выработался особый взгляд - спокойный, но
цепкий. Тот самый, от которого люди непроизвольно начинают оправдываться, даже если
никто их ни в чём не обвинял.
При всём этом Рик не потерял человеческого. Вне работы он оставался простым - мог
пойти в спортзал, пробежать десяток кругов на стадионе, потом зайти в бар и спокойно
выпить чашку кофе, глядя на город. Он редко говорил о прошлом, но если кто-то
спрашивал, почему выбрал такую службу, он отвечал коротко:
- Потому что кто-то должен следить за теми, кто следит за другими.
И, пожалуй, в этих словах было всё. Его философия, его характер и его причина не
сдаваться даже тогда, когда легче было бы отвернуться.
В один из дней произошло резонансное событие, которое изменило его жизнь и
буквально перевернуло её с ног на голову.
Это было обычное дежурство. Он шёл по знакомому коридору колонии, обычный
рутинный обход - тот самый маршрут, который мог идти в полусне от усталости и
автоматически проверять замки, лица и листы дежурств. Казалось бы, ничего особенного:
серый бетон, лампы, гул вентиляции, где-то вопросы на испанском, где-то чей-то смех,
полудневной шум. Рик знал эти проходы лучше, чем собственный дом; в них - его работа,
его ответственность, его маленькая арена контроля. Он не ожидал подвоха, потому что
давно принял, что большая часть насилия в таких местах - закономерность, которую
можно предвидеть. Но есть вещи, которые не поддаются расчёту - и этот вечер вырвался
из всех его привычных схем.
Ещё за несколько недель до этого в документах всплыл одноимённый номер 354 - имя,
которое он видел мельком и забыл, потому что дел было много. Но судьба любит
возвращать старые имена: этот заключённый 354, Марко «Эль-Пика» Ортега, когда-то
сидел в одной камере с Хавьером Роудсом. Имя отца - слово, которое в тюремной среде
всегда весит по-особому: для одних это знак уважения, для других - повод для старых
счётов. Рик слышал об этом случайно от напарника: «У того, кто был с твоим отцом, - зуб
на всю твою семью. Я слышал, что он этого Марка *кхе-кхе* насильно поимел, пока
отбывал наказание».
Он не придал значения, списал на слухи: в таких местах слухи всегда ходят плотным
слоем. Но Марко оказался тем, кто не забывает и не прощает.
В коридоре всё началось слишком быстро, чтобы включился рациональный план. Рик
прошёл мимо душного окна, проверяя по списку одну из камер, и услышал знакомый звук
- не разговор, а что-то, от чего холод идёт по спине: тихое, но уверенное - шаги,
нехарактерно быстрые. Он обернулся. Марко стоял в тени, лицо его было бледно-
натянутое, глаза горели чем-то, что Рик видел раньше разве что у людей, у которых в
жизни буквально отняли всё. Они встретились взглядом на секунду - и в этом взгляде
было крайне понятное: месть.
Потом - резкий удар, блеск металла, запах крови и ошеломление, будто мир
перевернулся. Марко выхватил заточку и без слов вонзил его в лицо Рика. Это было не
оскорбление, не предупреждение - это было рассчитанное движение: испортить то, что
он так давно мечтал, выместить всю злость и агрессию на всю семью Хавьера.
Марко начал бить изо всей силы одной рукой, а другой рукой колоть и резать лицо
заточкой. В момент он обезумев, вцепился зубами в щеку Рика.
Рик не успел защититься, только успел упасть и пытаться закрыть лицо руками. Коллеги -
как в замедленной киносцене - рванули на звук, кто-то кричал, кто-то бросился к Марко.
Пытаясь оттащить Марко от Рика, в порыве никто и не заметил, что у Рика был оторван
кусок кожи на щеке.
Завязалась суматоха: наручники, крики охраны, остановки сердцебиения в голове.
Кровавая и злобная улыбка Марко всегда останется в памяти Рика.
Марко был схвачен, но в глазах Рика уже светилось не просто боль - там было осознание,
что теперь по его лицу и телу остались многочисленные рны.
Ему оказали первую помощь на месте, и потом - скорым шагом - в больницу. Операция
длилась несколько часов: врачи работали аккуратно, ушивали несколько глубоких
разрезов, восстанавливали ткани, насколько это было возможно. Его лицо требовало
множества швов - не театральной эстетики, а прагматичного соединения того, что было
разорвано. Он слышал фразы врачей, видел блики операционного света и в какой-то
момент понял, что всё это не просто про плоть: это про то, как одна случайная минута
может переписать представление о себе. Отец был рядом, как мог - Хавьер пришёл тихо, с
горящими глазами, и Рик уловил в нём не просто вину, а ту самую сожаление-мощь,
которую нельзя вернуть словами. Они молча держали друг друга за руки, и в этой тишине
проглядывала вся семейная история: прошлое, которое возвращается обратно, чтобы
коснуться будущего.
Шрамы зажили; швы сняли, но на лице остались рубцы - рельефные линии, которые
невозможно было скрыть ничем, разве что шрамотерапией и макияжем, но Рик не стал
прятать их. Он чувствовал, как каждая складка на коже стала частью его истории, частью
ответа на те, кто видел в нём только должность. Рубцы работали как зеркало: когда он
смотрел в окно поезда или в витрину кафе, он видел не только физическое, но и то, что
изменилось внутри. Они напоминали о том, что даже самый прочный человек уязвим, и
что прошлое отца может полететь, как осколки, и ранить тех, кто пытался начать сначала.
Психологически всё было сложнее. Ночь за ночью он просыпался с приливом адреналина,
ощущая, будто кто-то снова стоит в коридоре. Иногда он ловил себя на иррациональной
злости: не на Марко, не столько, сколько на Хавьере - за то, что прошлое тянет за собой
щупальцы. Но потом приходило понимание: месть порождает месть, и если он хотел
прервать цикл, то должен был выбрать другое действие. Это не значило пробачить - нет,
прощение было не на повестке дня - но означало держать контроль. Он стал ещё
внимательнее к людям, к их историям, к их обиду и страхам. Появилось больше терпения
- но и больше твёрдости.
Шрамы остались, и с ними - новая черта в образе Рика. Люди, видя его теперь, по-другому
воспринимали его подходы: уже не только как строгого начальника, но и как человека,
пережившего удар системы на своей шкуре. Это добавило веса его словам в DI, когда он
вытаскивал на свет те случаи, которые раньше обходили вниманием. Иногда, глядя в
зеркало, он улыбался криво и думал: «Ну и пусть - теперь я ношу свою историю не в
тайнике, а на виду». Эти линии на коже были напоминанием и предупреждением
одновременно: прошлое не исчезает по воле, но его можно использовать, чтобы не
повторять ошибок.
Иногда он пытался спрятать их за маской, делая вид, что болеет гриппом, но его глаза
выдавали фальшь. Люди смотрели на него и видели лишь спокойное лицо с закрытым
выражением, но те, кто умел читать глаза, понимали: за этим спокойствием скрыта
история, которую лучше не трогать. Рик сам это понимал — маска не делает шрамы
исчезнувшими.
Иногда, в одиночестве, он снимал маску и смотрел на себя в зеркало. Шрамы на лице,
шее, руках и груди — словно карта битв, через которые он прошёл. Он не испытывал
жалости к себе; скорее, это было ощущение силы и опыта. Каждый рубец напоминал о
том, как тонка грань между жизнью и опасностью, о цене доверия и о том, что прошлое
не отпускает, пока сам не научишься с ним жить.
7. Настоящее время:
Сейчас, спустя годы после того злополучного инцидента в колонии, жизнь Рика Роудса
изменилась до неузнаваемости. Его лицо, рассечённое временем и болью, стало не
шрамом судьбы, а символом стойкости. Люди, которые знали его раньше, теперь видели
в нём человека, прошедшего сквозь огонь и не сломавшегося. Он больше не нуждался в
доказательствах своей силы - она читалась в каждом его взгляде, в каждом выверенном
движении, в спокойствии, с которым он относился к жизни.
Работа в DI постепенно уступила место внутреннему равновесию. После десятков
завершённых расследований и лет бесконечной службы, он наконец позволил себе
немного тишины. В нём всегда жила любовь к природе, доставшаяся, вероятно, от отца,
который когда-то учил его терпению и наблюдательности. Поэтому, когда Рик впервые
взял в руки охотничье ружьё и вышел в лес за пределами Лос-Сантоса, он почувствовал не
азарт, а особое спокойствие - словно природа возвращала ему ту гармонию, которую он
потерял среди бетонных стен и холодных протоколов.
Со временем охота стала его привычкой, почти ритуалом. Он не воспринимал её как
развлечения - скорее как способ прочувствовать жизнь, понять её дикую сторону, увидеть
баланс между хищником и жертвой, между силой и уважением. Он никогда не убивал
ради трофея: каждое действие было осмысленным, каждое решение - сдержанным. Он
знал цену жизни, и именно поэтому его уважали даже в охотничьем сообществе.
Именно в этот период судьба вновь преподнесла ему знак внимания - но уже другого
рода. На одном из официальных приёмов губернатор штата Сан-Андреас, лично зная о
заслугах Роудса, пригласил его к себе. В присутствии коллег и офицеров ему был вручен
подарок - Кольт М1911, особого исполнения: с золотым обрамлением, вручную
выгравированным драконом, обвивающим рукоять, и выгравированной надписью “За
честь и стойкость”. Этот момент стал для Рика символическим - не просто знаком
признания, а своего рода завершающим штрихом в его служебной главе.
Он помнил, как стоял перед губернатором, держа пистолет в руках, и чувствовал странное
спокойствие. Оружие было тяжёлым, но идеально сбалансированным - как его
собственная жизнь. Оно не вызывало у него гордости ради показухи; наоборот, оно стало
напоминанием о пути, о крови, боли, справедливости и чести, добытых не словами, а
делами.
После этого случая Рик неожиданно для себя увлёкся коллекционированием оружия. Не
ради статуса - а ради истории. Каждое оружие, которое попадало в его руки, он изучал
досконально: происхождение, мастеров, металл, смысл гравировок. В его доме появилась
небольшая комната, где вдоль стен стояли стеклянные витрины с тщательно ухоженными
экспонатами: старинные револьверы, штурмовые винтовки, ножи, редкие модели времён
Второй мировой. Всё было в идеальном порядке, как и полагается человеку, привыкшему
к дисциплине.
Но главное место всегда занимал тот самый золотой кольт - оружие, которое для Рика
стало не просто символом награды, а отражением его пути. Иногда по вечерам, сидя в
кожаном кресле с чашкой кофе, он брал кольт в руки, проводил пальцем по гравировке
дракона и вспоминал: колонию, боль, отца, свой долг. Он знал - эта сталь видела больше,
чем многие люди.
С этого момента всё началось. Он нашёл то, что искал многие годы – хобби.
Сначала он просто хотел узнать, кто изготовил этот экземпляр. Потом - чем особенная эта
модель. Через несколько недель он уже читал о первых версиях кольта, сравнивал
механизмы, изучал клейма оружейных мастеров. А ещё через пару месяцев поймал себя
на том, что бродит по аукционам и старым коллекциям, выискивая редкие образцы.
Но это не было просто хобби. Для него оружие стало чем-то вроде воплощённой
философии - символом контроля, точности и внутреннего баланса. Ведь оружие - это
инструмент, и только человек решает, во что он превратится: в средство разрушения или в
предмет искусства. Рик всегда выбирал второе.
Каждая покупка имела для него смысл. Он никогда не выбирал оружие «для количества»
- только то, за чем стояла история. Вот, например, старый револьвер времён сухого
закона, на котором до сих пор сохранились царапины - следы чьей-то судьбы. Или
штурмовая винтовка, собранная вручную ветераном войны, переданная по наследству.
Для кого-то это просто металл, а для него - немой свидетель времени.
Со временем его коллекция стала почти музеем. Вдоль стен аккуратно стояли стеклянные
витрины с подсветкой, а внутри - тщательно очищенные, смазанные, подписанные
экземпляры. У каждого - карточка с краткой историей, происхождением, даже фото
прежнего владельца, если удавалось найти.
Особое место занимал тот самый золотой кольт, полученный от губернатора. Он стоял по
центру, под отдельным светом. Не как главный трофей, а как начало пути. Иногда
вечерами Рик садился напротив витрины, брал его в руки и просто молчал. Для кого-то
это выглядело бы странно, но он знал: каждая царапина на металле, каждый отблеск
золота - это не просто украшение, а напоминание, что красота и сила могут
сосуществовать.
Так охотник превратился в коллекционера.
Не из жадности к редким вещам, а из потребности понимать их. В каждом оружии он
видел отражение человеческой природы: стремление к совершенству и постоянный риск
разрушить то, что создаёшь.
И если раньше оружие для него было инструментом - теперь оно стало языком истории,
способом диалога с прошлым. Ведь, как любил повторять сам Рик, глядя на очередной
экземпляр:
“У каждого ствола есть память. Вопрос только в том, кто умеет её слушать.”
изменилась до неузнаваемости. Его лицо, рассечённое временем и болью, стало не
шрамом судьбы, а символом стойкости. Люди, которые знали его раньше, теперь видели
в нём человека, прошедшего сквозь огонь и не сломавшегося. Он больше не нуждался в
доказательствах своей силы - она читалась в каждом его взгляде, в каждом выверенном
движении, в спокойствии, с которым он относился к жизни.
Работа в DI постепенно уступила место внутреннему равновесию. После десятков
завершённых расследований и лет бесконечной службы, он наконец позволил себе
немного тишины. В нём всегда жила любовь к природе, доставшаяся, вероятно, от отца,
который когда-то учил его терпению и наблюдательности. Поэтому, когда Рик впервые
взял в руки охотничье ружьё и вышел в лес за пределами Лос-Сантоса, он почувствовал не
азарт, а особое спокойствие - словно природа возвращала ему ту гармонию, которую он
потерял среди бетонных стен и холодных протоколов.
Со временем охота стала его привычкой, почти ритуалом. Он не воспринимал её как
развлечения - скорее как способ прочувствовать жизнь, понять её дикую сторону, увидеть
баланс между хищником и жертвой, между силой и уважением. Он никогда не убивал
ради трофея: каждое действие было осмысленным, каждое решение - сдержанным. Он
знал цену жизни, и именно поэтому его уважали даже в охотничьем сообществе.
Именно в этот период судьба вновь преподнесла ему знак внимания - но уже другого
рода. На одном из официальных приёмов губернатор штата Сан-Андреас, лично зная о
заслугах Роудса, пригласил его к себе. В присутствии коллег и офицеров ему был вручен
подарок - Кольт М1911, особого исполнения: с золотым обрамлением, вручную
выгравированным драконом, обвивающим рукоять, и выгравированной надписью “За
честь и стойкость”. Этот момент стал для Рика символическим - не просто знаком
признания, а своего рода завершающим штрихом в его служебной главе.
Он помнил, как стоял перед губернатором, держа пистолет в руках, и чувствовал странное
спокойствие. Оружие было тяжёлым, но идеально сбалансированным - как его
собственная жизнь. Оно не вызывало у него гордости ради показухи; наоборот, оно стало
напоминанием о пути, о крови, боли, справедливости и чести, добытых не словами, а
делами.
После этого случая Рик неожиданно для себя увлёкся коллекционированием оружия. Не
ради статуса - а ради истории. Каждое оружие, которое попадало в его руки, он изучал
досконально: происхождение, мастеров, металл, смысл гравировок. В его доме появилась
небольшая комната, где вдоль стен стояли стеклянные витрины с тщательно ухоженными
экспонатами: старинные револьверы, штурмовые винтовки, ножи, редкие модели времён
Второй мировой. Всё было в идеальном порядке, как и полагается человеку, привыкшему
к дисциплине.
Но главное место всегда занимал тот самый золотой кольт - оружие, которое для Рика
стало не просто символом награды, а отражением его пути. Иногда по вечерам, сидя в
кожаном кресле с чашкой кофе, он брал кольт в руки, проводил пальцем по гравировке
дракона и вспоминал: колонию, боль, отца, свой долг. Он знал - эта сталь видела больше,
чем многие люди.
С этого момента всё началось. Он нашёл то, что искал многие годы – хобби.
Сначала он просто хотел узнать, кто изготовил этот экземпляр. Потом - чем особенная эта
модель. Через несколько недель он уже читал о первых версиях кольта, сравнивал
механизмы, изучал клейма оружейных мастеров. А ещё через пару месяцев поймал себя
на том, что бродит по аукционам и старым коллекциям, выискивая редкие образцы.
Но это не было просто хобби. Для него оружие стало чем-то вроде воплощённой
философии - символом контроля, точности и внутреннего баланса. Ведь оружие - это
инструмент, и только человек решает, во что он превратится: в средство разрушения или в
предмет искусства. Рик всегда выбирал второе.
Каждая покупка имела для него смысл. Он никогда не выбирал оружие «для количества»
- только то, за чем стояла история. Вот, например, старый револьвер времён сухого
закона, на котором до сих пор сохранились царапины - следы чьей-то судьбы. Или
штурмовая винтовка, собранная вручную ветераном войны, переданная по наследству.
Для кого-то это просто металл, а для него - немой свидетель времени.
Со временем его коллекция стала почти музеем. Вдоль стен аккуратно стояли стеклянные
витрины с подсветкой, а внутри - тщательно очищенные, смазанные, подписанные
экземпляры. У каждого - карточка с краткой историей, происхождением, даже фото
прежнего владельца, если удавалось найти.
Особое место занимал тот самый золотой кольт, полученный от губернатора. Он стоял по
центру, под отдельным светом. Не как главный трофей, а как начало пути. Иногда
вечерами Рик садился напротив витрины, брал его в руки и просто молчал. Для кого-то
это выглядело бы странно, но он знал: каждая царапина на металле, каждый отблеск
золота - это не просто украшение, а напоминание, что красота и сила могут
сосуществовать.
Так охотник превратился в коллекционера.
Не из жадности к редким вещам, а из потребности понимать их. В каждом оружии он
видел отражение человеческой природы: стремление к совершенству и постоянный риск
разрушить то, что создаёшь.
И если раньше оружие для него было инструментом - теперь оно стало языком истории,
способом диалога с прошлым. Ведь, как любил повторять сам Рик, глядя на очередной
экземпляр:
“У каждого ствола есть память. Вопрос только в том, кто умеет её слушать.”
8. Итоги биографии:
Ric Rhodes иногда носит маску, чтобы скрыть шрамы. Часто это помогает облегчить ему
психологические страдания, которые он испытывает. Иногда же наоборот не делает этого,
чтобы показать свою силу, что эти шрамы не сломили его, не сделали слабее и что он не
стесняется себя и своей внешности (может носить маску из-за шрамов на лице в гос. структуре (исключение: GOV)).
Ric Rhodes имеет возможность коллекционировать оружие
психологические страдания, которые он испытывает. Иногда же наоборот не делает этого,
чтобы показать свою силу, что эти шрамы не сломили его, не сделали слабее и что он не
стесняется себя и своей внешности (может носить маску из-за шрамов на лице в гос. структуре (исключение: GOV)).
Ric Rhodes имеет возможность коллекционировать оружие
Последнее редактирование:
