- Автор темы
- #1
Основная информация
Имя, Фамилия: Никита Смэшер
Возраст, дата рождения: 24 года | 27.03.2001
Место рождения, национальность: Москва, Россия; русский
Пол: мужской
Фото:
Имя, Фамилия: Никита Смэшер
Возраст, дата рождения: 24 года | 27.03.2001
Место рождения, национальность: Москва, Россия; русский
Пол: мужской
Фото:
Внешность:
Рост 185 см, крепкое телосложение, черные волосы, голубые глаза, макияж Вариант 90 на лице, татуировки Battle Mark и Lines of Fate на лице, стилизованные под шрамы
Рост 185 см, крепкое телосложение, черные волосы, голубые глаза, макияж Вариант 90 на лице, татуировки Battle Mark и Lines of Fate на лице, стилизованные под шрамы
Детство
Никита родился в мрачной московской квартире, где стены источали сырость, а холод пробирал до костей. Мать шила одежду, ее пальцы дрожали от усталости, отец исчезал на дальних трассах, оставляя тишину. В пять лет он бросился защищать тощего кота, шрам на щеке стал первым знаком войны, кровь стекала на грязный пол. В десять тащил ржавые гантели в гараже, слыша шепот теней, мечтая о силе, пока ржавчина резала ладони. Улицы гудели угрозами, одиночество стало его щитом, друзья превратились в призраков. В семь нашел ржавый нож, спрятал под прогнившей периной, соседи шептались о его взгляде, как о проклятии. В девять чертил шрамы на руках чернилами, как ритуал, воображая битвы в ночи. Зима приносила голод, весна оставляла синяки, мать шептала молитвы, отец пил в углу, его кашель разносился по комнате. В одиннадцать забрался на чердак, бил стены до крови, ветер выл в ушах, а тени танцевали вокруг. Кот пропал, оставив пустоту, гнев рос внутри, как черная река. В двенадцать воровал мелочь у пьяных, копил на железо, прячась в подворотнях. В тринадцать упал с крыши, колено хрустнуло, шрам стал его наградой, боль смешивалась с гордостью. В четырнадцать размозжил хулигану челюсть, защищая брата матери, кровь текла по пальцам, а крики эхом отдавались в ночи. В шесть сбежал на свалку, нашел сломанную гитару, играл ночью, воображая армии мертвецов. В восемь дрался с бродягами, кровь текла по рукам, запах металла въедался в кожу. В девять вырезал узоры на дереве, копируя шрамы, пока луна светила сквозь щели. В десять убегал от погони, прятался в канализации, тьма обнимала его, как мать. В одиннадцать видел призраков в тумане, они шептали его имя, обещая силу.
Родители
Отец Игорь Крестов, дальнобойщик с пустыми глазами, пропадал в дороге неделями, его возвращения были молчаливыми угрозами. Мать Наталия Власова, швея с дрожащими руками, молчала в тени, ее шитье было ее стеной. Их ссоры сотрясали стены, любовь утонула в холоде, а тишина давила на грудь.
Юность
В четырнадцать сбежал из дома, уличная банда приняла его в свои объятия, как хищник жертву. Кличка Шрам родилась из нацарапанных линий на лице, став его вторым именем. В шестнадцать драка оставила рубцы, из которых выросли татуировки Battle Mark, кровь текла по лицу, как ритуальная краска. Учился самбо в вонючих подворотнях, пот и грязь смешивались с криками. В пятнадцать раздавил старшего за оскорбление, нож в плече стал трофеем, боль стала его музыкой. В семнадцать забрался в заброшенный дом, крысы стали его соседями, их визг пел колыбельные, а тени шептались в углах. Ночью махал палкой, видя врагов в тенях, воображая их падение. В восемнадцать ветеран с обожженным лицом научил тактике, запах паленой кожи въелся в память, как вечный след. Девушки шарахались от его холодного взгляда, как от демона. В девятнадцать украл книгу выживания, слова жгли разум как огонь, он читал их под луной. В шестнадцать влез в свалку, палец хрустнул, но он стоял, смеясь над болью. В семнадцать спал в подвале, ел крыс, их вкус отравил душу, а голод стал его учителем. В восемнадцать победил на свалке, страх стал его тенью, а кровь на руках — наградой. В девятнадцать набил татуировку Lines of Fate на лице, игла резала кожу, а крик заглушал ветер. В двадцать выжил в снежной буре, прятался в яме, холод лизал кожу, а тени шептались о смерти.
Образование
Улица выковала его как сталь, жизнь стала его кузницей. В восемнадцать ушел в армию, тактика и оружие стали его религией, шрамы на лице стали святынями. В девятнадцать выстоял марш под ливнем, вода смывала кровь с лица, а ветер хлестал, как бич. Сержант рычал хвалу, видя его железо, глаза горели яростью. В двадцать разобрал пистолет за десять секунд, руки дрожали от адреналина, а сердце билось, как барабан. Ночью глотал устав, строки жгли глаза, а тени шептались в углу. В двадцать один ранен на учениях, шрам стал короной на лице, кровь текла по щекам. Друзья звали Камень, его имя дрожало в воздухе. В девятнадцать разбил доску ударом, кости скрипели под кожей, а крик разносился по лесу. В двадцать пережил бурю, спрятался в яме, холод обжигал тело, а ветер выл, как зверь. В двадцать один починил винтовку под пулями, пот заливал глаза, а страх исчез в дыму. В двадцать два изучал карты, планировал смерть врагов, линии на бумаге становились кровью. В двадцать три освоил ножевой бой, кровь текла на песок, а лезвие пело в руках. В двадцать четыре выжил в засаде, шрамы пылали на коже, а тени смеялись над ним.
Взрослая жизнь
Охрана стала его клеткой, ранение в лицо открыло дверь в новый мир. Макияж Вариант 90 скрыл шрам, как маска призрака, тьма стала его лицом. Татуировки Battle Mark и Lines of Fate на лице кричали о прошлом, каждая линия несла память. В двадцать два вступил в полицию, боролся за их право жить на нем, кровь текла по улицам. В двадцать три ворвался в рейд, вытащил партнера из огня, шрам на руке истекал кровью, а крики заглушали выстрелы. В двадцать четыре получил медаль, металл обжигал пальцы, а слава давила на плечи. Начальник орал о тату, но склонился перед его волей, страх в его глазах был сладок. Ночью чистил оружие, сны терзали разум войной, призраки шептались в темноте. В двадцать пять пережил перестрелку, шрам на спине стал частью Lines of Fate, боль стала его союзником. В двадцать три поймал бандита, пуля пробила бедро, он смеялся в лицо смерти, кровь текла на асфальт. В двадцать четыре учил новичков, ломал их дух приемами, их стоны были музыкой. В двадцать пять выследил наркоторговца, шрам на шее пылал огнем, а тени помогали ему. В двадцать шесть остановил разбой, кровь текла по рукам, а лезвие дрожало в пальцах. В двадцать семь выстоял под обстрелом, татуировки сияли в дыму, а враги падали у ног.
Настоящее время
Полиция его арена, банды его жертвы, каждый шаг — битва. Лидер благословил макияж и татуировки как знаки судьбы, их сила текла в венах. Тренируется в тире, пули поют гимн его души, эхо отдается в стенах. Ночью бежит по крышам, ветер хлещет лицо, тени шепчут пророчества. Вчера сломил вора, похвала звенела в ушах, а кровь капала на пол. Коллеги дрожат, склоняют головы перед ним, их страх питает его. В двадцать четыре стал учителем, крушил новичков ударами, их крики раздавались в тишине. Шрамы горят под макияжем, татуировки шепчут в темноте, как древние духи. Вчера допросил бандита, его крик был музыкой, а слезы — нектаром. Ночью точит нож, видит призраков войны, их голоса зовут его. В двадцать четыре рискнул в засаде, пуля свистела рядом, а сердце билось в унисон. Сегодня выследил главаря, кровь капала на асфальт, а тени плясали вокруг. Ночью молился теням, прося силы, их шепот заполнял душу. В двадцать пять провел операцию, враги падали под ногами, их стоны смешивались с ветром.
Никита родился в мрачной московской квартире, где стены источали сырость, а холод пробирал до костей. Мать шила одежду, ее пальцы дрожали от усталости, отец исчезал на дальних трассах, оставляя тишину. В пять лет он бросился защищать тощего кота, шрам на щеке стал первым знаком войны, кровь стекала на грязный пол. В десять тащил ржавые гантели в гараже, слыша шепот теней, мечтая о силе, пока ржавчина резала ладони. Улицы гудели угрозами, одиночество стало его щитом, друзья превратились в призраков. В семь нашел ржавый нож, спрятал под прогнившей периной, соседи шептались о его взгляде, как о проклятии. В девять чертил шрамы на руках чернилами, как ритуал, воображая битвы в ночи. Зима приносила голод, весна оставляла синяки, мать шептала молитвы, отец пил в углу, его кашель разносился по комнате. В одиннадцать забрался на чердак, бил стены до крови, ветер выл в ушах, а тени танцевали вокруг. Кот пропал, оставив пустоту, гнев рос внутри, как черная река. В двенадцать воровал мелочь у пьяных, копил на железо, прячась в подворотнях. В тринадцать упал с крыши, колено хрустнуло, шрам стал его наградой, боль смешивалась с гордостью. В четырнадцать размозжил хулигану челюсть, защищая брата матери, кровь текла по пальцам, а крики эхом отдавались в ночи. В шесть сбежал на свалку, нашел сломанную гитару, играл ночью, воображая армии мертвецов. В восемь дрался с бродягами, кровь текла по рукам, запах металла въедался в кожу. В девять вырезал узоры на дереве, копируя шрамы, пока луна светила сквозь щели. В десять убегал от погони, прятался в канализации, тьма обнимала его, как мать. В одиннадцать видел призраков в тумане, они шептали его имя, обещая силу.
Родители
Отец Игорь Крестов, дальнобойщик с пустыми глазами, пропадал в дороге неделями, его возвращения были молчаливыми угрозами. Мать Наталия Власова, швея с дрожащими руками, молчала в тени, ее шитье было ее стеной. Их ссоры сотрясали стены, любовь утонула в холоде, а тишина давила на грудь.
Юность
В четырнадцать сбежал из дома, уличная банда приняла его в свои объятия, как хищник жертву. Кличка Шрам родилась из нацарапанных линий на лице, став его вторым именем. В шестнадцать драка оставила рубцы, из которых выросли татуировки Battle Mark, кровь текла по лицу, как ритуальная краска. Учился самбо в вонючих подворотнях, пот и грязь смешивались с криками. В пятнадцать раздавил старшего за оскорбление, нож в плече стал трофеем, боль стала его музыкой. В семнадцать забрался в заброшенный дом, крысы стали его соседями, их визг пел колыбельные, а тени шептались в углах. Ночью махал палкой, видя врагов в тенях, воображая их падение. В восемнадцать ветеран с обожженным лицом научил тактике, запах паленой кожи въелся в память, как вечный след. Девушки шарахались от его холодного взгляда, как от демона. В девятнадцать украл книгу выживания, слова жгли разум как огонь, он читал их под луной. В шестнадцать влез в свалку, палец хрустнул, но он стоял, смеясь над болью. В семнадцать спал в подвале, ел крыс, их вкус отравил душу, а голод стал его учителем. В восемнадцать победил на свалке, страх стал его тенью, а кровь на руках — наградой. В девятнадцать набил татуировку Lines of Fate на лице, игла резала кожу, а крик заглушал ветер. В двадцать выжил в снежной буре, прятался в яме, холод лизал кожу, а тени шептались о смерти.
Образование
Улица выковала его как сталь, жизнь стала его кузницей. В восемнадцать ушел в армию, тактика и оружие стали его религией, шрамы на лице стали святынями. В девятнадцать выстоял марш под ливнем, вода смывала кровь с лица, а ветер хлестал, как бич. Сержант рычал хвалу, видя его железо, глаза горели яростью. В двадцать разобрал пистолет за десять секунд, руки дрожали от адреналина, а сердце билось, как барабан. Ночью глотал устав, строки жгли глаза, а тени шептались в углу. В двадцать один ранен на учениях, шрам стал короной на лице, кровь текла по щекам. Друзья звали Камень, его имя дрожало в воздухе. В девятнадцать разбил доску ударом, кости скрипели под кожей, а крик разносился по лесу. В двадцать пережил бурю, спрятался в яме, холод обжигал тело, а ветер выл, как зверь. В двадцать один починил винтовку под пулями, пот заливал глаза, а страх исчез в дыму. В двадцать два изучал карты, планировал смерть врагов, линии на бумаге становились кровью. В двадцать три освоил ножевой бой, кровь текла на песок, а лезвие пело в руках. В двадцать четыре выжил в засаде, шрамы пылали на коже, а тени смеялись над ним.
Взрослая жизнь
Охрана стала его клеткой, ранение в лицо открыло дверь в новый мир. Макияж Вариант 90 скрыл шрам, как маска призрака, тьма стала его лицом. Татуировки Battle Mark и Lines of Fate на лице кричали о прошлом, каждая линия несла память. В двадцать два вступил в полицию, боролся за их право жить на нем, кровь текла по улицам. В двадцать три ворвался в рейд, вытащил партнера из огня, шрам на руке истекал кровью, а крики заглушали выстрелы. В двадцать четыре получил медаль, металл обжигал пальцы, а слава давила на плечи. Начальник орал о тату, но склонился перед его волей, страх в его глазах был сладок. Ночью чистил оружие, сны терзали разум войной, призраки шептались в темноте. В двадцать пять пережил перестрелку, шрам на спине стал частью Lines of Fate, боль стала его союзником. В двадцать три поймал бандита, пуля пробила бедро, он смеялся в лицо смерти, кровь текла на асфальт. В двадцать четыре учил новичков, ломал их дух приемами, их стоны были музыкой. В двадцать пять выследил наркоторговца, шрам на шее пылал огнем, а тени помогали ему. В двадцать шесть остановил разбой, кровь текла по рукам, а лезвие дрожало в пальцах. В двадцать семь выстоял под обстрелом, татуировки сияли в дыму, а враги падали у ног.
Настоящее время
Полиция его арена, банды его жертвы, каждый шаг — битва. Лидер благословил макияж и татуировки как знаки судьбы, их сила текла в венах. Тренируется в тире, пули поют гимн его души, эхо отдается в стенах. Ночью бежит по крышам, ветер хлещет лицо, тени шепчут пророчества. Вчера сломил вора, похвала звенела в ушах, а кровь капала на пол. Коллеги дрожат, склоняют головы перед ним, их страх питает его. В двадцать четыре стал учителем, крушил новичков ударами, их крики раздавались в тишине. Шрамы горят под макияжем, татуировки шепчут в темноте, как древние духи. Вчера допросил бандита, его крик был музыкой, а слезы — нектаром. Ночью точит нож, видит призраков войны, их голоса зовут его. В двадцать четыре рискнул в засаде, пуля свистела рядом, а сердце билось в унисон. Сегодня выследил главаря, кровь капала на асфальт, а тени плясали вокруг. Ночью молился теням, прося силы, их шепот заполнял душу. В двадцать пять провел операцию, враги падали под ногами, их стоны смешивались с ветром.
Итог:
- Ношеие макияжа в государственных структурах, максимально похожего на шрамы (Вариант 90)
- Ношение татуировок в государственных структурах (Battle Mark и Lines of Fate, стилизованных под шрамы)
