- Автор темы
- #1
Имя: Johny Blaze
Паспорт:594883
Дата рождения: 06.02.1999
Возраст: 26 лет
Происхождение: смешанное — русский/американец
Род деятельности: контрабандист, логист теневого рынка
Паспорт:594883
Дата рождения: 06.02.1999
Возраст: 26 лет
Происхождение: смешанное — русский/американец
Род деятельности: контрабандист, логист теневого рынка
Родословное древо
Отец — Алексей Блазей (Алексей Блажеев)
Национальность: русский
Место проживания: Нью-Йорк (район Брайтон-Бич), ранее — Санкт-Петербург
Алексей эмигрировал в США в конце 90-х, имел связи с вымышленной группировкой «Братство Северной Стали» — ответвлением Русской мафии, занимавшейся теневой логистикой и нелегальным ввозом оружия.
Мать — Мария Круз-Блазей
Национальность: мексиканка
Место проживания: Нью-Йорк
Мария происходила из семьи, которая имела дальние контакты с фиктивным мексиканским картелем «Los Cazadores». Родственники Марии были вовлечены в контрабанду наркотиков и подпольный трафик нелегальных перевозок.
Дед по отцовской линии — Дмитрий Блажеев
Жил при СССР, служил в морском флоте, разбирался в контрабандных схемах того времени. Его знания позже косвенно передались сыну.
Дед по материнской линии — Серхио Круз
Бывший перекупщик, который умело работал на границе США–Мексика и обучил Марию основам скрытной торговли.
Смешение русских и мексиканских корней сформировало особый характер Джони — холодный расчет русского отца и горячий темперамент матери.
Национальность: русский
Место проживания: Нью-Йорк (район Брайтон-Бич), ранее — Санкт-Петербург
Алексей эмигрировал в США в конце 90-х, имел связи с вымышленной группировкой «Братство Северной Стали» — ответвлением Русской мафии, занимавшейся теневой логистикой и нелегальным ввозом оружия.
Мать — Мария Круз-Блазей
Национальность: мексиканка
Место проживания: Нью-Йорк
Мария происходила из семьи, которая имела дальние контакты с фиктивным мексиканским картелем «Los Cazadores». Родственники Марии были вовлечены в контрабанду наркотиков и подпольный трафик нелегальных перевозок.
Дед по отцовской линии — Дмитрий Блажеев
Жил при СССР, служил в морском флоте, разбирался в контрабандных схемах того времени. Его знания позже косвенно передались сыну.
Дед по материнской линии — Серхио Круз
Бывший перекупщик, который умело работал на границе США–Мексика и обучил Марию основам скрытной торговли.
Смешение русских и мексиканских корней сформировало особый характер Джони — холодный расчет русского отца и горячий темперамент матери.
Детство (0–12 лет)
Джони родился в Нью-Йорке, в районе, где русская и латиноамериканская диаспоры существовали бок о бок.
С ранних лет он слышал разговоры о «посылках», «грузах» и «клиентах».
В шесть лет отец начал брать сына с собой на пирсы Бруклина — показывал корабли, учил отличать легальные контейнеры от тех, что «не входят в реестр». Джони видел, как деньги текут рекой, но и как исчезают люди, переступившие черту.
Мать обучала его испанскому и воспитывала уважение к семье. Часто она говорила:
«Контрабандист может жить долго только тогда, когда умеет держать слово».
В 11 лет Джони случайно увидел сделку отца — передачу оружейных деталей азиатской группировке. Это стало точкой, где его интерес к скрытному бизнесу превратился в осознанное желание понять, «как работает тень».
С ранних лет он слышал разговоры о «посылках», «грузах» и «клиентах».
В шесть лет отец начал брать сына с собой на пирсы Бруклина — показывал корабли, учил отличать легальные контейнеры от тех, что «не входят в реестр». Джони видел, как деньги текут рекой, но и как исчезают люди, переступившие черту.
Мать обучала его испанскому и воспитывала уважение к семье. Часто она говорила:
«Контрабандист может жить долго только тогда, когда умеет держать слово».
В 11 лет Джони случайно увидел сделку отца — передачу оружейных деталей азиатской группировке. Это стало точкой, где его интерес к скрытному бизнесу превратился в осознанное желание понять, «как работает тень».
Юность (12–17 лет)
В 12 лет Джони поступил в среднюю школу на Манхэттене благодаря матери, которая хотела вырвать сына из криминального окружения. Но именно там он познакомился с двумя ребятами — выходцем из японской диаспоры Кадзуо Сайто и русским парнем Никитой «Никсом» Ковалёвым.
Кадзуо происходил из семьи, связанной с вымышленным кланом якудзы «Кагэ но Хана». Через дружбу с ним Джони впервые услышал о японских схемах перевозки редких товаров: электроники, редких деталей, технологий двойного назначения.
В 15 лет он стал посредником для школьных «серых обменов»: привозил электронику из Бруклина, телефоны с мексиканского рынка, редкие запчасти через знакомых отца. Всё — в малом масштабе, незаметно, но очень прибыльно.
В 16 лет его отец попал под расследование. Чтобы защитить семью, Алексей отправил Джони к родственникам матери в Техас. Там Джони впервые пересёкся с дальними связями картеля «Los Cazadores» — увидел контрабанду на настоящей границе, где риск был реальным.Это стало школой жизни.
Кадзуо происходил из семьи, связанной с вымышленным кланом якудзы «Кагэ но Хана». Через дружбу с ним Джони впервые услышал о японских схемах перевозки редких товаров: электроники, редких деталей, технологий двойного назначения.
В 15 лет он стал посредником для школьных «серых обменов»: привозил электронику из Бруклина, телефоны с мексиканского рынка, редкие запчасти через знакомых отца. Всё — в малом масштабе, незаметно, но очень прибыльно.
В 16 лет его отец попал под расследование. Чтобы защитить семью, Алексей отправил Джони к родственникам матери в Техас. Там Джони впервые пересёкся с дальними связями картеля «Los Cazadores» — увидел контрабанду на настоящей границе, где риск был реальным.Это стало школой жизни.
Молодость (18–25 лет)
В 18 лет он вернулся в Нью-Йорк и поступил в местный технический колледж на специальность «логистика и транспортные системы». Учёба была лишь прикрытием — Джони уже тайно работал на трёх фронтах:
История связей Джони Блейза с русской, японской и мексиканской мафией
Его мир всегда начинался со звука грузовых подъёмников, запаха солёной воды и хора голосов, говорящих на трёх языках сразу. Джони рос между культурами, между тенями, между людьми, которые никогда не называли себя преступниками — но жили так, будто каждая минута могла стать последней.
Русские — первые тени
Русские вошли в его жизнь раньше всех.
Ещё ребенком он стоял на пирсе рядом с отцом и слушал, как огромные контейнеры ударяются друг о друга. Отец говорил с людьми, чьи лица он никогда раньше не видел — суровые, спокойные, будто сделанные из холодного железа. Они приносили с собой настоящую северную тишину и умение говорить о серьёзных вещах коротко и без эмоций.
Джони тогда не знал, что эти люди — часть русской мафии.
Он просто чувствовал: когда они появляются, отец начинает говорить мягче, а идти — быстрее.
Позже, став старше, он понял: русские не выбирают людей по крови. Они выбирают тех, кто умеет молчать.
А Джони умел молчать лучше многих.
Когда он вошёл в их круг по-настоящему, это случилось тихо. Никаких клятв, никаких обещаний.
Просто один из стариков как-то сказал ему:
— Ты умеешь слушать. С такими мы идём далеко.
И с тех пор русские стали его первой школой. Он учился скрываться среди шумных портов, читать взглядом, кому доверять, а кому нет, и принимать решения без суеты.
Русские научили его терпению и холодному разуму.
Ещё ребенком он стоял на пирсе рядом с отцом и слушал, как огромные контейнеры ударяются друг о друга. Отец говорил с людьми, чьи лица он никогда раньше не видел — суровые, спокойные, будто сделанные из холодного железа. Они приносили с собой настоящую северную тишину и умение говорить о серьёзных вещах коротко и без эмоций.
Джони тогда не знал, что эти люди — часть русской мафии.
Он просто чувствовал: когда они появляются, отец начинает говорить мягче, а идти — быстрее.
Позже, став старше, он понял: русские не выбирают людей по крови. Они выбирают тех, кто умеет молчать.
А Джони умел молчать лучше многих.
Когда он вошёл в их круг по-настоящему, это случилось тихо. Никаких клятв, никаких обещаний.
Просто один из стариков как-то сказал ему:
— Ты умеешь слушать. С такими мы идём далеко.
И с тех пор русские стали его первой школой. Он учился скрываться среди шумных портов, читать взглядом, кому доверять, а кому нет, и принимать решения без суеты.
Русские научили его терпению и холодному разуму.
Японцы — путь тонких линий
Японцы пришли позже, когда мир стал шире.
Ему было семнадцать, когда Кадзуо Сайто привёл его в маленький магазин электроники на Бруклинской улице. Там пахло озоном, старым железом и рисовой бумагой. Внутри стоял человек с тихим голосом и внимательными глазами. Кадзуо лишь произнёс:
— Это мой друг. Он знает, что такое тишина.
Японцы никогда не спрашивали, что он видел и что знает. Они наблюдали.
И когда увидели, что Джони не суетится, не нервничает и всегда думает наперёд — они сделали шаг навстречу.
С японцами всё было иначе.
Это не была грубая сила.
Это был ритуал — точный, почти танцевальный.
Они научили Джони читать между строк, ценить маленькие детали, делать так, чтобы груз исчезал не физически, а информационно. Японцы уважали тех, кто не стремился казаться. И в нём они увидели именно это — человека, который не жаждет власти, но знает цену порядку.
Один из старейшин сказал ему фразу, которую Джони помнил всю жизнь:
— Сила — там, где тебя не замечают.
С тех пор японцы стали для него мастерами невидимой стороны ремесла.
Ему было семнадцать, когда Кадзуо Сайто привёл его в маленький магазин электроники на Бруклинской улице. Там пахло озоном, старым железом и рисовой бумагой. Внутри стоял человек с тихим голосом и внимательными глазами. Кадзуо лишь произнёс:
— Это мой друг. Он знает, что такое тишина.
Японцы никогда не спрашивали, что он видел и что знает. Они наблюдали.
И когда увидели, что Джони не суетится, не нервничает и всегда думает наперёд — они сделали шаг навстречу.
С японцами всё было иначе.
Это не была грубая сила.
Это был ритуал — точный, почти танцевальный.
Они научили Джони читать между строк, ценить маленькие детали, делать так, чтобы груз исчезал не физически, а информационно. Японцы уважали тех, кто не стремился казаться. И в нём они увидели именно это — человека, который не жаждет власти, но знает цену порядку.
Один из старейшин сказал ему фразу, которую Джони помнил всю жизнь:
— Сила — там, где тебя не замечают.
С тех пор японцы стали для него мастерами невидимой стороны ремесла.
Мексиканцы — огонь под кожей
Мексиканцы вошли в его жизнь как буря.
Если русские были холодом, японцы — тишиной, то мексиканцы были жаром, смехом и опасностью, которая всегда пряталась за углом.
Когда Джони оказался в Техасе, всё началось с семейных встреч — разговоров на испанском, запаха кукурузы, гитары и историй, которые рассказывались полушёпотом. Затем был его двоюродный брат Рауль — человек, который умел улыбаться даже в самые тёмные минуты.
Рауль открыл Джони границу — не ту, что на карте, а настоящую, которая движется, меняется, живёт своей жизнью.
Они ехали по пустынным дорогам, под небом, полным ковбоев и контрабандистов, и Джони чувствовал, как мексиканская кровь в его жилах отвечает этой свободе.
Картель «Los Cazadores» заметил его не сразу.
Но когда заметил — обошлось без церемоний.
Просто кто-то из старших сказал:
— Этот парень не врёт. Его можно брать.
Мексиканцы дали ему не дисциплину и не холод — это у него уже было.
Они дали ему импульс, страсть, умение принимать решения быстро.
Они научили его рисковать не ради денег, а ради движения.
Если русские были холодом, японцы — тишиной, то мексиканцы были жаром, смехом и опасностью, которая всегда пряталась за углом.
Когда Джони оказался в Техасе, всё началось с семейных встреч — разговоров на испанском, запаха кукурузы, гитары и историй, которые рассказывались полушёпотом. Затем был его двоюродный брат Рауль — человек, который умел улыбаться даже в самые тёмные минуты.
Рауль открыл Джони границу — не ту, что на карте, а настоящую, которая движется, меняется, живёт своей жизнью.
Они ехали по пустынным дорогам, под небом, полным ковбоев и контрабандистов, и Джони чувствовал, как мексиканская кровь в его жилах отвечает этой свободе.
Картель «Los Cazadores» заметил его не сразу.
Но когда заметил — обошлось без церемоний.
Просто кто-то из старших сказал:
— Этот парень не врёт. Его можно брать.
Мексиканцы дали ему не дисциплину и не холод — это у него уже было.
Они дали ему импульс, страсть, умение принимать решения быстро.
Они научили его рисковать не ради денег, а ради движения.
Взрослая жизнь (25–26 лет)
В двадцать шесть лет жизнь Джони Блейза напоминала вечную ночь, в которой он чувствовал себя как дома. Днём он почти не появлялся — просыпался поздно, когда город уже жил своей суетой, а он лишь готовился к той части суток, где начиналась его настоящая работа. Его телефон редко молчал: короткие звонки, тихие сообщения, договорённости, о которых никто не должен знать.
Он много времени проводил в машине, катаясь по тёмным улицам, проверяя склады, гавани и тех, кому доверял настолько, насколько вообще можно доверять в его мире. Он ел на ходу, спал урывками, думал постоянно — о маршрутах, рисках, людях, которые могут предать ради одной лишней пачки денег.
Иногда, поздно ночью, он выезжал к реке и сидел на капоте, просто слушая плеск воды. Эти короткие моменты тишины были единственным, что напоминало ему о том, что он живёт, а не только бежит.
Джони понимал: он слишком глубоко в тени, чтобы вернуться к обычной жизни, и слишком хорош в своём деле, чтобы кто-то отпустил его просто так. Его двадцать шесть — это не возраст, а состояние: вечная готовность, вечная осторожность и дорога, по которой он идёт один.
Настоящие время
В настоящем времени Джони живёт так, будто каждое утро — продолжение вчерашней ночи. Он двигается по городу тихо, незаметно, словно тень, которая знает все короткие пути и все закрытые двери. Контакты сменяют друг друга, маршруты меняются быстрее, чем новости, а сам он будто остаётся в центре водоворота, не позволяя ему затянуть себя.
Он принимает решения быстро, держит людей на расстоянии и идёт вперёд, потому что стоять на месте для него значит дать шанс тем, кто хочет занять его место. В его жизни мало слов, много движения, много тишины и ещё больше выбора, который приходится делать каждый день.
Сейчас Джони живёт на грани — но уверенно, словно эта грань и есть единственное место, где он по-настоящему чувствует себя живым.
Итоги
Johny Blaze может вступать в Русскую,Мексиканской,Японская мафию, на 5+ ранги без смены имени, фамилии и внешности.
Он много времени проводил в машине, катаясь по тёмным улицам, проверяя склады, гавани и тех, кому доверял настолько, насколько вообще можно доверять в его мире. Он ел на ходу, спал урывками, думал постоянно — о маршрутах, рисках, людях, которые могут предать ради одной лишней пачки денег.
Иногда, поздно ночью, он выезжал к реке и сидел на капоте, просто слушая плеск воды. Эти короткие моменты тишины были единственным, что напоминало ему о том, что он живёт, а не только бежит.
Джони понимал: он слишком глубоко в тени, чтобы вернуться к обычной жизни, и слишком хорош в своём деле, чтобы кто-то отпустил его просто так. Его двадцать шесть — это не возраст, а состояние: вечная готовность, вечная осторожность и дорога, по которой он идёт один.
Настоящие время
В настоящем времени Джони живёт так, будто каждое утро — продолжение вчерашней ночи. Он двигается по городу тихо, незаметно, словно тень, которая знает все короткие пути и все закрытые двери. Контакты сменяют друг друга, маршруты меняются быстрее, чем новости, а сам он будто остаётся в центре водоворота, не позволяя ему затянуть себя.
Он принимает решения быстро, держит людей на расстоянии и идёт вперёд, потому что стоять на месте для него значит дать шанс тем, кто хочет занять его место. В его жизни мало слов, много движения, много тишины и ещё больше выбора, который приходится делать каждый день.
Сейчас Джони живёт на грани — но уверенно, словно эта грань и есть единственное место, где он по-настоящему чувствует себя живым.
Итоги
Johny Blaze может вступать в Русскую,Мексиканской,Японская мафию, на 5+ ранги без смены имени, фамилии и внешности.
Последнее редактирование:
